Ему очень понравилась собственная шутка.
— Все отлично, так держать! — одобрил он и добавил: — Но все же лучше его не злить. У-у, он становится сущим чертом, когда взбесится.
— Уже убедился.
— И еще убедишься, если он тебя застанет здесь. — Он скрипнул пробками, вытянувшись, чтобы посмотреть, нет ли поблизости Кроу, и проговорил, передразнивая шотландский акцент капитана: — Па-а местам, ленивые бестии!
Я вернулся к своим накладным, матросы занялись парусами. Когда капитан вышел на палубу, я остановил его.
— Капитан Кроу, — я указал на матросов, — кто этот человек?
— Э? Который?
— Ну тот, с пробками.
— Эть, только-то Томми Даскер. — Капитан засмеялся. — По кличке Дашер1.
Кличка ему подходила. Его волосы не были собраны в привычную смоленую косичку, а, распущенные по плечам, колыхались от легкого ветерка, лицо оживляли тонкие усы и бакенбарды. Зубы сверкали, как полированные камни. Ноги его проворно двигались, но верхняя часть туловища была страшно неуклюжа.
— Ходил я с ним раньше. Хороший матрос.
— А зачем на нем пробки?
— Дашер боится воды.
Я не поверил своим ушам.
— Моряк боится воды?
— Эть, да еще как! Странно, правда?
Больше он ничего не сказал. Что-то вдруг срочно потребовало внимания капитана, и я не видел его до вечера, когда «Дракон» был уже готов к отплытию.
Паруса взвились, со скрипом и стоном «Дракон» ожил, словно расправив крылья. Ветер стал его дыханием, раздался вздох, и он пошел вниз по реке, наконец вырвавшись из плена. «Дракон» дрожал от нетерпеливого желания встретиться с морем.
За нами садилось солнце, мы скользили по приливу мимо пристаней и складов, люди на берегу останавливались и смотрели нам вслед. Но ветер был очень слаб и после заката стих вовсе. Прилив, усилившись, грозил снести нас обратно, поэтому мы бросили якорь в Дюнах, чтобы дождаться ветра.
Я стоял на корме и смотрел, как темнеет море. Далеко к западу я заметил белые гребни, хотя ветра не было и там. Когда капитан Кроу с деревянным ящиком в руке вышел на палубу, я указал на эти буруны на западе и спросил его, что они означают.
— Банка Гудвина, — сказал он, едва бросив взгляд в ту сторону. — Вишь ты, прилив прет сквозь пески.
Я оперся о поручень и смотрел на буруны. Вода вздымалась, иногда чернея, иногда сверкая, если ее касалось заходящее солнце. Волны походили на спины гигантских змей. Мне почему-то казалось странным, что они движутся, даже в этот час, как живые. Я вспомнил о тринадцати разбившихся кораблях, о сотнях моряков, погибших вместе с ними. В сумерках я услышал стоны мертвецов.
Вначале они были едва слышны, затем переросли в ужасный вой, заставивший меня задрожать. Но, когда я обернулся, не смог сдержать смех.
Капитан Кроу вытащил свою волынку. Деревянный ящик стоял пустой, с открытой крышкой, на палубе, а в руках капитана находился этот инструмент, похожий на пятирогое животное, которое он медленно убивал. Глаза его вдруг оказались неожиданно большими, щеки раздувались, и без того красное лицо покраснело еще больше. Он зашагал со своим инструментом, и вопль превратился в мелодию.
Команда вышла из каюты на палубу и уселась вокруг кабестана, якорного ворота, слушая капитанскую музыку. Дашер сидел в середине, похожий на карнавального толстяка в своем пробковом наряде. Я увидел искры кремня, тление трута и затем успокаивающее мерцание трубочного табака. Музыка парила среди парусов и устремлялась к морю. Эта была печальная мелодия, наполнявшая меня желанием сидеть на носу с командой, быть таким же простым моряком.
Закончилась одна мелодия, началась другая. Эта была быстрой и веселой, Дашер поднялся, чтобы сплясать. Он прыгал и топал, руки то в бока, то за спину, кружил у кабестана, а остальные хлопали в ладоши. Грациозен и комичен был танцующий Дашер.
Я подумал, всегда ли он боялся моря. Сейчас казалось, что он искренне весел и предвкушает радость морского приключения. Да, «Дракон» — счастливое судно, думал я, жаль, что путешествие на нем будет таким коротким. Но я ошибся в обоих своих предположениях.
Наступившее утро не принесло желанного ветра. Солнце было громадным и ярким, воздух словно застыл. Вдали, за банкой Гудвина, я видел паруса торговых и военных судов, хлопавшие под порывами ветра. Некоторые направлялись к реке, но их гнал бриз, который не долетал до нас.
— Что случилось с ветром? — спросил я капитана. — Не могли бы вы высвистеть его к нам?
— Экх, ветер… Это не ветер, это «Дракон», — загадочно высказался Кроу, тронув поручень капитанского мостика. — Он ждет чегото, м-да… Время тянет, вишь ты…
Суда подходили в Дюны в течение всего дня. Ветер пригонял их сюда и здесь оставлял с повисшими парусами. Потеряв ход, они бросали якорь. К вечеру вокруг нас сомкнулось кольцо парусников. Все они ждали, как стадо овец на пастбище, повернув носы к приливу.
Я ужинал один, сиденье еще хранило чье-то тепло, а каша была холодной. К тарелке прилипли остатки недоеденного ужина. Из носового кубрика доносился смех, а мне было не до веселья. Я направился в свою крошечную каюту, собираясь черкнуть пару слов отцу.
Захватив бумагу, перо и бутылку чернил, я направился наверх, чтобы посидеть на вечернем солнышке. Но до палубы я так и не дошел.
Дверь в капитанскую каюту в конце коридора была приоткрыта. Сквозь щель я видел, что Кроу сидит на койке, глядя в иллюминатор. Пальцы его ощупывали корпус судна, гладя изгиб массивного ребра шпангоута. В каюте никого больше не было, но капитан Кроу говорил. Голос был слишком тих, чтобы я услышал хоть слово, но он не молился, это я понял совершенно точно. И он не разговаривал сам с собой. Оставалось предположить, что он беседовал с «Драконом».
Увидев, как он сидит, услышав его бормотание, я вспомнил свое детство, время смертельной болезни матери, когда она слегла окончательно. Отец заходил к ней и закрывал дверь, и я слышал его голос, такой же печальный, как голос капитана Кроу, доносившийся из каюты.
Я не стал ему мешать. Вернувшись к себе, я там набросал коротенькую записку под плеск волн за бортом. Затем на палубе послышались шаги капитана Кроу. Вскоре я положил перо и последовал за ним.
Солнце садилось над Кентом. Тень капитана корчилась на палубе, пока он возился со своим ящиком, извлекая волынку. Когда он выпрямился, тень удлинилась. Капитан ощетинился трубами инструмента.
При первых звуках волынки команда поднялась на палубу. Казалось, что минувшего дня вообще не было. Снова танцевал Дашер, взлетали его буйные космы, болтались пробки жилета. Капитан вышагивал по палубе, команда смеялась, хлопала в ладоши и курила. Мне стало одиноко, и я решил к ним присоединиться. Но только я подошел, как один из них толкнул соседа и все трое проследовали вниз, в свой кубрик. Последним исчез Дашер, протиснувшись в люк со своим необъятным жилетом.
