Зиганшин определил продолжительность эксперимента— сутки. На другой день он чувствовал себя хорошо.
— Ну, вот, — сказал он, — в нашем меню теперь есть баранина от гармошки и говядина от сапог. Не так уж плохо.
Мы без сожаления расстались со своими сапогами. На ноги надели валенки.
Ходить теперь не приходилось. Очень кружилась голова. Даже «обед» варили лежа. Асхат особенно здорово навострился готовить кожу. У нас она не бывала такой мягкой и вкусной.
И снова был сильный шторм. Нас мотало немилосердно. Слабость от качки заглушала голодные боли. Асхат предложил попробовать починить приемник. Принялись за дело с ожесточением. Три раза разбирали и собирали рацию.
Наконец я услышал слабые звуки в динамике.
— Слышу!
Затаили дыхание. Невнятная нерусская речь. Говорили по-японски. Через несколько минут рация замолчала. Аккумуляторы «сели» окончательно.
Когда закончился шторм, вылезли на палубу и лежали, внимательно вглядываясь в горизонт. Я читал «Мартина Идена» Джека Лондона. Те места, где говорилось о еде — пропускал. Товарищи слушали с охотой. А мне было очень приятно читать им книгу о сильном и мужественном человеке, который шел к цели сквозь поражения и разочарования и добился своего.
Потом пели. Сначала негромко.
Верно странно было бы посмотреть на нас со стороны, небритых, изможденных, парней, ноющих лирические «Подмосковные вечера», «Амурские волны». Вечер песни докончили «Варягом». Его мы исполнили в полный голос.
В который раз вспомнился дом. Я подумал, что Ирина, наверное, уже родила сына. Обязательно сына. Ведь мы с ней и об имени договорились. Александром, в честь Суворова решили назвать. Вот спасут нас и увижу своего мальчонку. Возьму его на руки, подброшу к потолку. А он мне улыбаться будет, смотреть на меня своими голубыми глазенками.
Теперь уже скоро.
Не случайно же у баржи появилась акула. Она подтвердила наши догадки, что «Т-3б» относит к югу, к большим океанским дорогам.
У меня дух захватило. Я протер глаза. Нет, темное пятно на горизонте не исчезло. Приподнялся на локтях.
— Ребята, посмотрите. Вон туда. Видите?
Я все еще думал, что пятно мне пригрезилось.
С резвостью, на которую были способны, бросились к борту. Асхат схватил сигнальный флаг и стал размахивать им.
Мы очень хорошо видели силует иностранного военного корабля.
Нас не заметили. Или не обратили внимание.
Судно прошло мимо и скрылось за горизонтом.
У нас стало светлее на душе. Мы вышли на океанскую дорогу. Пусть нас не заметило это судно. Не сегодня-завтра появится второе, третье. Надежда на скорое избавление из океанского плена придала нам бодрости и сил. Решили установить круглосуточную вахту на палубе. Радовал нас и ветер. Он изменился на южный. Стало теплее, и погода была хорошей.
Она обещала удержаться надолго.
Ночью нас разбудил крик Филиппа:
— Корабль!
Мы выбрались на палубу. В темноте ярко мерцали золотые огоньки. Казалось, они совсем рядом, рукой подать.
Зиганшин стал подавать фонарем сигнал бедствия: три тире, три точки, три тире.
— SOS! — кричал свет.
— SOS! — шептали мы про себя.
На мгновение нам показалось, что баржу заметили.
Но корабль уходил. Огни пропали в ночи. Темный горизонт стал угрюмо пуст.
Я услышал случайно разговор между Зиганшиным и Крючковским:
— Сколько еще продержимся? — тихо спросил Анатолий.
— Пока акулу не поймаем, — ответил старшина, — а когда поймаем да пообедаем, тогда ты меня еще раз спроси. Ответ будет точным.
Так начинался сорок девятый день нашего дрейфа в океане.
Утром, в который раз, пересчитали скудные запасы «продовольствия». По нашим расчетам кожи от сапог могло хватить еще недели на две. Воды оставалось полчайника. Тоже дней на десять.
Филипп Поплавский сказал:
— Поздравляю вас, товарищи, с Международным Женским днём — 8 Марта. Завтра будет пятидесятый день, нашего плавания. Есть предложение, старшина, выдать к обеду по добавочному куску «сапожатины»...
Поплавский был прав только наполовину. Шел действительно сорок девятый день нашего дрейфа, но это было седьмое, а не восьмое марта. Мы забыли, что нынче год високосный и в феврале было не 28, а 29 дней.
Пообедали. Согласно распорядку дня, пошли отдыхать. Дремали.
В середине дня с палубы послышался крик Анатолия:
— Корабль! Корабль на горизонте!
Выбрались, из кубрика. Стали вдоль борта. Махали руками.
Неужели и это судно пройдет мимо. Сколько можно испытывать наше терпение! Третий раз мы видим корабль! Третий раз люди проходят в нескольких милях от нас. Третий раз помощь не приходит.
И снова судно ушло за горизонт. Мы остались на палубе. В кубрик идти не хотелось. Так и стояли, прислонившись к палубным над стройкам. Не сводили глаз с пустынного горизонта.
Серый стальной океан, серые свинцовые облака.
Но что это?
Вдруг Зиганщин крикнул:
— Моторы! Самолеты!
У меня уже давно гудело в голове, звенело в ушах, и поэтому я не поверил. Подняв с койки голову, недоверчиво прислушивался и Анатолий Крючковский. Но Зиганшин был уже на палубе.
Да, это были самолеты! Их пилотировали, как мы потом узнали, американские летчики Глен Конрад и Дэвид Мерикл. Самолеты сделали над нами круг и улетели. У нас уже так ослабло зрение, что мы тогда не смогли рассмотреть их опознавательные знаки.
Через некоторое время над нами появились два вертолета. Когда они опустились ниже, мы поняли, что это американцы. С вертолетов на катер опустили стальные тросы. Но мы знаками показали пилотам, что остаемся на барже. Дело в том, что мы успели посоветоваться и решили, что раз вертолеты прилетели так быстро, значит, где-то близко земля или авианосец. Мы не хотели оставлять нашу «тридцать шестую» в открытом океане и надеялись, что нас поймут. и пришлют за нами катер, который и возьмет баржу на буксир.
Вскоре появился большой корабль. Это был авианосец «Кирсардж». С его борта крикнули дважды по-русски:
— Помощь вам!
— Держать документы под рукой! — приказал Зиганшин. — Действовать как один.
Мы экипаж самоходной баржи. Мы советские солдаты. И вести себя, как подобает советским солдатам.
Мы молча кивнули.
— Вот и спасение, - сказал Анатолий.
— Иначе и быть не могло, - заметил Филипп.
— Прощай, «тридцать шестая», - и Acxaт ласково погладил обшивку баржи.
