– Это мои устрицы, – произнес он, наконец. – Я знаю, что это мои устрицы. Сегодня ночью вы совершили набег на мои устричные отмели и ограбили их.
Оба парня с «Призрака», высокий и приземистый, посмотрели наверх.
– Мое почтение, Тафт! – сказал низенький человек с наглой развязностью (среди плавучего населения бухты он был известен под кличкой Осьминога, которую получил за свои длинные руки). – Мое почтение, Тафт! – повторил он с тем же нахальством, – чего это вы там разворчались?
– Это мои устрицы – вот что я говорю. Вы украли их с моих отмелей.
– Уж больно вы догадливы, как я посмотрю, – насмешливо ответил Осьминог, – и всегда вы так узнаете своих устриц, где бы ни увидели их?
– Нет, а по-моему, – вмешался высокий человек, – устрицы всегда остаются устрицами, откуда бы вы их ни выловили; они совершенно одинаковы во всем заливе, да и на всем свете, уж если на то пошло. Мы совсем не желаем ссориться с вами, мистер Тафт, но не хотим также, чтобы вы заявляли, будто это ваши устрицы, и обзывали нас ворами и грабителями. Попробуйте-ка раньше доказать, что это ваш товар, а потом уже говорите.
– Я уверен, что это мои устрицы, даю голову на отсечение! – прорычал мистер Тафт.
– Докажите это, – заявил высокий человек, который, как мы узнали после, носил кличку Дельфин, за свое замечательное уменье плавать.
Мистер Тафт беспомощно пожал плечами. Разумеется, он не мог доказать, что это его устрицы, как бы он ни был в этом уверен.
– Я отдал бы тысячу долларов, чтобы засадить вас в тюрьму, – крикнул он, – и готов заплатить сто долларов тому, кто уличит и задержит вас обоих.
Со всех лодок раздались взрывы смеха, ибо остальные хищники тоже прислушивались к разговору.
– Устрицы стоят дороже, – колко заметил Дельфин.
Мистер Тафт нетерпеливо повернулся и отошел. Чарли уголком глаза незаметно проследил за тем, куда он пошел, и через несколько минут, когда мистер Тафт скрылся за углом, мой товарищ лениво поднялся на ноги. Я последовал за ним, и мы побрели в противоположную сторону.
– Ну, теперь живо! – прошептал Чарли, когда мы скрылись из глаз устричной флотилии.
Мы тотчас же переменили направление и помчались, кружа по боковым улицам, вдогонку за мистером Тафтом, тучная фигура которого виднелась впереди.
– Нужно условиться с ним насчет вознаграждения, – объяснял Чарли, пока мы нагоняли владельца устричных отмелей. – Нейль задержится здесь по крайней мере еще неделю, и мы с тобой могли бы тем временем заработать кое-что. Как ты скажешь?
– Конечно, конечно, – сказал мистер Тафт, когда Чарли представился и объяснил ему свое намерение. – Эти грабители ежегодно обкрадывают меня на тысячи долларов, и я готов заплатить сколько угодно, лишь бы избавиться от них, – да, сэр, сколько угодно. Как я уже сказал, я дам вам по пятидесяти долларов за каждого и буду считать, что и это еще дешево. Они ограбили мои отмели, сорвали мои значки, терроризировали моих сторожей и в прошлом году убили одного из них. Я не мог доказать, что это дело их рук. Все было сделано ночью. Кроме убитого сторожа, никаких следов преступления не было. Сыщики ничего не нашли. Никто не может ничего поделать с этими людьми, и нам ни разу не удавалось задержать хотя бы одного из них. Поэтому я и говорю, мистер – как ваша фамилия, я не расслышал?
– Легрант, – ответил Чарли.
– Так вот, мистер Легрант, я чрезвычайно благодарен за помощь, которую вы мне предлагаете. И буду рад, очень рад, сэр, всячески содействовать вам. Мои сторожа и люди в вашем распоряжении. Вы можете в любое время найти меня в Сан-Франциско в моей конторе или протелеграфировать туда же за мой счет. Не стесняйтесь в расходах. Я покрою ваши издержки, каковы бы они ни были, если только, разумеется, они будут целесообразны. Положение стало просто невыносимым; необходимо принять решительные меры, чтобы выяснить, наконец, кому принадлежат эти устричные отмели – мне или этой шайке разбойников.
– А теперь отправимся к Нейлю, – сказал Чарли, когда мы проводили мистера Тафта на поезд в Сан-Франциско.
Нейль Партингтон не только не стал отговаривать нас от этого предприятия, но, напротив, выразил готовность помочь нам. Мы с Чарли ничего не знали об устричном промысле, тогда как его голова была настоящей энциклопедией по этой части. Час спустя он повел нас к одному греку, юноше лет семнадцати или восемнадцати, который знал, как свои пять пальцев, всю подноготную устричного хищничества.
Тут я считаю нужным сказать, что мы с Чарли были в патруле чем-то вроде добровольцев, тогда как Нейль Партингтон считался штатным патрульным и получал определенное жалование, Чарли и я были как бы его сверхштатными помощниками и получали только то, что зарабатывали, то есть известный процент с штрафов, налагавшихся на уличенных нами нарушителей законов о рыбной ловле. Таким образом, мы считали, что имеем полное право на всякое случайно подвернувшееся вознаграждение. Мы предложили Партингтону поделиться с ним тем, что получим от м-ра Тафта, но патрульный и слышать не захотел об этом. Он заявил, что очень рад оказать услугу людям, которые столько раз выручали его.
Мы устроили настоящий военный совет и выработали следующий план действий.
На Нижней бухте нас почти никто не знал в лицо; но так как «Северный Олень» был всем известен как патрульное судно, то мы решили, что я, вместе с молодым греком (его звали Николаем), отправлюсь на каком-нибудь невинном суденышке к острову Аспарагусу, чтобы присоединиться там к флотилии устричных хищников. В этом месте, судя по рассказам Николая, мы легко могли накрыть хищников во время ловли устриц и арестовать их, таким образом, на месте преступления. Чарли же должен был остаться на берегу со сторожами мистера Тафта и нарядом полицейских, чтобы в нужную минуту прийти нам на помощь.
– У меня есть на примете подходящая лодка, – сказал Нейль в заключение. – Это ветхий, негодный шлюп, который стоит теперь в Тибуране. Вы с Николаем можете переправиться туда на пароме, нанять его за какие-нибудь гроши и отправиться прямо к отмелям.
– Желаю вам удачи, ребята, – сказал он через два дня, прощаясь с нами. – Помните только, что это очень опасные люди, и будьте осторожны.
Нам с Николаем удалось очень дешево нанять шлюп. Натягивая паруса, мы со смехом решили, что он еще невзрачнее и хуже, чем нам его описывали. Это было большое плоскодонное судно с четырехугольной кормой, оснащенное, как шлюп, с треснувшей мачтой, никуда негодным такелажем и ржавым приводом; оно было очень неповоротливо и плохо слушалось руля. Кроме того, от него отвратительно пахло угольной смолой, так как все оно было вымазано этим вонючим составом от штевня до кормы и от крыши каюты до киля. А в довершение, во всю длину каждого борта тянулась большими белыми буквами надпись: «Угольная смола Мэгги».
