— Почему? Как раз время.
Я повернул голову, посмотрел на часы — у него над столом. Было без четверти три, большая стрелка пришла в красный сектор.
Началась первая минута молчания.
— Ну, послушай, если охота, — сказал кеп. — Нам тоже поведай.
Морзянка еле прослушивалась.
— Не удалось ему движок запустить, — сказал «маркони». — Сносит.
Кеп повернулся ко мне. Я думал — он опять придерется, и завертел штурвалом.
— Помнишь его? "Герл Пегги".
Я удивился — не забыл он, кто тогда на руле стоял. Я-то думал — он лиц наших не различает.
— Помню.
Я-то помнил, как он прошел справа, синенький и белоснежный, чистенький, как со стапеля, и обошел нас, как стоячих, и как вышел из камбуза повар, выплеснул ведро помоев — у нас перед носом.
— Грубиян, — сказал кеп. — Ну… ему тоже хреново. Какие его-то координаты?
"Маркони" сказал ему. Третий ушел в штурманскую, зашелестел картой.
— Ого! Совсем труба. Килем, наверно, чешет по грунту.
— Он уж небось и скалы видит, — сказал кеп.
— Пока не видит. Скоро увидит. — Третий вышел в ходовую, сказал «маркони»: — Спроси его, видит он Фареры?
— И не вздумай, — сказал кеп. — Не вступай с ним.
— Да я и не могу, — ответил «маркони». — Это надо шибко грамотным быть, английский знать. Я только на жаргоне.
— И на жаргоне не нужно. Да, хорош у нас радист, английского не знает.
— Вы мне подскажите.
— Ладно, — кеп вздохнул. — Слезай с этой волны, с шестисот. Базу поищи. Все равно мы ему не поможем.
— Сейчас… Еще две минуты.
Я опять посмотрел на часы — стрелка еще была в красном секторе. Пошла вторая минута молчания.
— Да что толку, — сказал кеп. «Маркони» не ответил, заработал ключом.
— Что ты ему там передаешь? Я тебе сказал: не вступай с ним.
— Я не с ним. Я с берегашами. Может, они его и не услышали. У нас-то помощней передатчик.
— Ну, валяй… Поможем, чем можем.
— Тише, — попросил «маркони».
Кто-то заговорил в эфире — прямо изумительный был голос, бархатный, рокочущий.
— Понимаешь что-нибудь? — спросил кеп.
— Так… С пятого на десятое. Он сейчас по-русски скажет.
Но по-русски уже не мужчина говорил, а женщина. С чуть заметным акцентом, только сильно картавила. Но слышно было, как будто она тут с нами стояла, в рубке:
— Всем, всем. Береговая радиостанция Ютландского полуострова просит слушать море. Всем судам, плавающим в Северной Атлантике и стоящим на приколе в портах континента и островов. Вертолетам береговой охраны и патрульной службы спасения. Двое просят о помощи — русский и шотландец. Их несет течением и ветром на Фарерские скалы. Примите их координаты…
Третий вдруг сказал:
— Правильный бабец. Эмигрантка, наверно.
— Все б тебе про бабцов, — сказал Жора. — Нашел время.
— Это я так. Про себя.
— И держи при себе.
Женщина умолкла. Я опять посмотрел на часы. Пошла третья минута молчания.
— Что-то никто не откликается, — сказал кеп.
— А что откликаться? — спросил Жора. — У всех карты есть.
— Да, — сказал кеп. — И забрался же он… Где никого нету. Одни мы болтаемся.
Стрелка на часах вышла из красного сектора.
— Слезай, — сказал кеп. — Ищи базу. «Маркони» опять нащупал базу, послышалось:
— Восемьсот пятнадцатый, как дела?.. Но тут же морзянка стала ее забивать. Зацокала, рассыпалась, как соловьиная трель.
— Во, чудик, — сказал «маркони». — И сюда всунулся.
— Кто?
— Да он же, "Герл Пегги".
Кеп удивился:
— Как же он эту волну нашел? Скажи, какой шустрый!
— Жить хочет, — сказал Жора.
Слов за морзянкой нельзя было различить. Потом и база начала переговариваться с шотландцем — тоже ключом.
— Что они там ему? — спросил кеп.
— Да то же, что и нам. Просят идти навстречу. Свистнуло в переговорной трубе — из кеповой каюты. Кеп приложился ухом.
— Нет пока связи, — сказал в трубу. — Тут еще этот забивает, любитель морских ванн. С базой ему удалось связаться. Ну, пусть поговорит… — Он заткнул трубу свистком.
"Дед" вдруг повернулся к нему:
— Ну что, Николаич? Самое время теперь обрезаться.
— Ты все про одно. Заладил. Может, мы их еще и выручим, сети. Что-то у меня надежда появилась.
— С чего бы? Оттого, что другим хуже?.. — «Дед» вдруг рассердился. — Не понимаю я! Который час он тебе «сoсит», а у тебя все голова за сети болит!
Кеп встал посреди рубки:
— Кто из нас не в уме? Скажи мне, Бабилов.
"Дед" не отвечал, только смотрел на него.
— Капитан этого судна, — сказал кеп торжественно, — если надо, всегда помогал. Но когда у него ход был! И корпус не дырявый! А сейчас меня никто не осудит.
— Николаич, — сказал «дед». — Ты же позора не оберешься. Если ты сети выручишь, а людей оставишь. На всю жизнь позора. Зачем тебе такая жизнь?
Кеп вдруг заорал на него:
— Ну где у меня ход? Ты мне его дал?
— Ход у тебя есть. Спуститься нужно по волне. Тебя к нему ветром принесет.
— А потом что? Тем же ветром — да об скалу! В фиорды ж теперь не пробьешься.
— Николаич, об этом потом и думают. А сначала — спасают.
— Позора не оберешься! — опять заорал кеп. Он стащил шапку и стал перед «дедом», на голову ниже его. — Да у меня лысина во какая, видал? К ней уж ничего не пристанет!
— Что же ты кричишь? Я вижу плохо, но не глухой еще.
— Я не кричу!
— Кричишь. Ты себя не слышишь. А в рубке не кричат. А командуют.
Кеп спросил тихо:
— Что я, по-твоему, должен скомандовать? Что я скажу экипажу? Идем за компанию погибать?
"Дед" молча на него смотрел. Кеп себя постучал по лысине. Потом надел шапку.
— А чего? — вдруг спросил третий. — Парус поставим и рванем! Надо резко! Моряки мы или не моряки?
— Ты помолчи, — сказал кеп. — Если на то пошло, «поцелуй» на твоей вахте случился… Ты это помни.
— Где ж на моей?
— Помолчи, — сказал Жора.
Третий закутался в доху с носом и затих.
— Семеро их, — сказал «маркони». — Роковое, говорят, число. Мотоботик, поди. С автомобильным движком. Кеп подошел к радиорубке.
— Ты что там с ним перестукиваешься? А базу не ищешь.
— Он же с ней на одной волне работает.
— Ты тоже ему чего-то стучишь, я слышу.
— Уже нет.
— Позывные свои небось сообщил ему?
— А как же не назваться? — спросил «маркони». — Он бы мне и координаты не сообщил.
— Вот он теперь в журнале и запишет: восемьсот пятнадцатый от меня «SOS» принял. А не пришел. На
