— Вон он, — сказал человек на берегу, указывая обратно на вельбот.
Мистер Рубен пробрался через гребцов, спрыгнул землю, и с выражением крайнего изумления пригнулся до уровня Стивена.
— Я полагаю, вы с английского корабля, — сказал он наконец. Дыхание его было чрезвычайно отталкивающим, лицо одутловатое. Стивену стало ясно, что моряк страдает от цинги, постепенно усиливающейся.
— Именно так, — ответил Стивен.
— Хорошо, — сказал кто-то в лодке. — Вот и на тебе.
— Чтоб мне сдохнуть, — заметил другой.
— Мы еще не в состоянии войны с Англией? — спросил Рубен.
— Нет, — ответил Хирепат. — Не тогда, когда мы покинули Портсмут. Вы из Штатов, полагаю?
— Теперь, прошу меня извинить, господа, — сказал Стивен, склоняясь под свежим порывом дождя, осторожно переступая в свою хрупкую лодочку. — Мы должны присоединиться к нашим друзьям. Еще раз большое спасибо, и надеюсь, вы окажете честь посетить нас. Прошу, мистер Хирепат.
— Вы не трогали нашу капусту? — спросил голос позади.
— Капусту? — переспросил Стивен. — Капусту, в самом деле.
Восходящее солнце, снова ясное, развеяло тьму, что повисла над этой встречей. Оно осветило два корабля в бухте, «Леопард», конечно, и бриг «Лафайет» из Нантакета, штурман Уинтроп Патнем. Бриг вошел прямо в бухту с утренним приливом, и чуть позже его шкипер вместе со своим первым помощником Рубеном Хайдом, сошли на берег и подошли к флагштоку. Здесь они встретились с капитаном Обри, который, хотя «Лафайет» и не отсалютовал «Леопарду», пожелал им доброго утра, извлек бутылку, протянул руку и пригласил на завтрак.
— Что ж, сэр, — сказал капитан Патнем, без особого энтузиазма пожимая руку, — премного вам обязан вам, но, — он уловил аромат свежесваренного кофе, исходящий из шалаша Джека, кашлянул и продолжил, — полагаю, вы имеете в виду здесь, на берегу? Почему бы и тогда нет.
Высокий, худощавый и сизоносый Патнем обладал пронзительными голубыми глазами, одна сторона лица у него сильно распухла. Молчаливый и сдержанный, даже недоверчивый, время от времени он прикладывал руку к щеке, плотно сжимая губы от боли.
Он вышел из Нантакета два с половиной года назад, вполне неплохо забил трюмы китовым жиром, спермацетом и шкурками котиков, и собирался домой, как только примет на борт груз капусты на обратный путь: на борту свирепствовала цинга, цинга и немало других болезней.
— Вы должны позволить моему хирургу смотреть ваши больных, — сказал Джек.
— У вас есть хирург на борту? — воскликнул капитан Патнем. — Мы потеряли своего у Южной Георгии, от колик.
— Да, и на редкость успешный в борьбе с цингой, а что касается отпиливания ноги, так победит любого хирурга на флоте.
Патнем какое-то время не отвечал.
— Ну, честно говоря, сэр, — сказал он, передернувшись от боли, — я не хочу просить об одолжении военно-морской флот короля Георга.
— Да?
— И, скажу вам, сэр, что не ступлю на борт «Леопарда». Мы признали его, как только вошли. Вас это не касается, сэр, потому что в седьмом году на нем был другой капитан. Тогда «Леопард» убил моего двоюродного брата на «Чезапике», пытаясь забрать матросов с него, но я предпочел бы видеть «Леопард» на дне океана, чем плавающим по поверхности. Я считаю, что таково мнение большинства американцев.
— Ну, капитан, — сказал Джек, — я искренне извиняюсь за это.
Так и было, и от всего сердца. Джек был хорошо осведомлен об инциденте, что раздражал шкипера: в 1807 году «Леопард» под командованием Бака Хамфриса дал три бортовых залпа по ничего не подозревающему американскому фрегату «Чезапик», убив или ранив нескольких моряков и заставив спустить флаг. Будь он американцем, никогда бы не простил и не забыл подобного оскорбления. И тоже захотел бы видеть «Леопард» на дне моря. Сам Джек полностью осуждал всё это дело: он никогда бы не пошел на такое ради парочки дезертиров или даже сотни. Но он не мог сказать подобное иностранцу, при этом иностранцу довольно враждебному. Вместо этого он предложил еще одну чашку кофе — «Лафайет» выпил последнюю к югу от мыса Горн — и продолжил восхвалять доктора Мэтьюрина.
— У него еще помощник-американец, — добавил он. — Это те господа, которых ваша шлюпка спасла вчера вечером.
— Я и подумал, что они не моряки, — сказал капитан Патнем, с чем-то похожим на улыбку. Он встал, поблагодарил капитана Обри за гостеприимство и заметил, что американец, помощник хирурга, может попасть в довольно неловкую ситуацию, если разразится война. Если, конечно, она уже не объявлена.
— Вы думаете, это возможно?
— Если англичане продолжат препятствовать нашей торговле, останавливать наши корабли и забирать всех матросов, которых сочтут англичанами, то как избежать войны? Мы гордый народ, сэр, и уже побили вас раньше. Будь президентом Джефферсоном, объявил бы войну сразу, как только ваш «Леопард» открыл огонь по «Чезапику». И позвольте сказать вам, сэр, у нас есть построенные и строящиеся фрегаты, которые способны высечь любой из тех, что у вас есть в этом классе, поэтому, когда мы объявим войну, то сможем начать длинный-предлинный перечень побед. Да, сэр. — Он распалялся по мере того, как говорил, яростно глядя Джеку прямо в глаза, и после своего последнего решительного: «Да, сэр», зашагал к своей шлюпке в сопровождении помощника, молчавшего на протяжении всей беседы.
Позже в этот же день общее настроение китобоя стало еще более очевидным. Его шлюпки причалили к тому, что американцы, очевидно, считали своим собственным пляжем, и матросы полезли вверх по склонам, чтобы собрать принадлежащие им по праву яйца и капусту. Джек принял меры, чтобы гарантировать, что «леопардовцы», бывшие на берегу, не вступали в конфликт с китобоями, но в этом не было необходимости. Китобои проходили мимо безо всякого приветствия, ворча про себя, общаясь лишь опосредованно, замечаниями, предназначенных чтобы их услышали: «Это старый «Леопард», «Помни 1807», «Украли половину нашей капусты, ублюдки», — и тому подобными.
Янки представляли собой сборище крепких мужчин, многие настолько заросли бородой, что выглядели как медведи, но внимательному глазу стало ясно, что некоторые из них не лучшей форме: крутой склон заставил их задыхаться и останавливаться, чтобы перевести дыхание, и, хотя мало кто тащил больше, чем половину английского центнера[32], они сгибались под сетками с капустой на спуске и жевали на ходу сырые листья.
За это время Джек наблюдал не только за китобоями, но и за их бригом, из трубы камбуза которого вилась струя черного дыма, несомненно, от сжигания угля. Какую принять линию поведения? Любое китобойное судно, работая далеко от земли в течение нескольких месяцев и даже лет, должно иметь кузницу, но он не мог рисковать прямым отказом, попросив ею воспользоваться. В нынешнем расположении духа Патнем, несомненно, откажет, чем положит конец переговорам.
