– Ну уж нет, слуга покорный! .. – отрезал доктор. – Уж от вас-то я не уйду ни в коем случае. Будь что будет с моим новым семейством, а с вами я не расстанусь. Я и так уж натосковался без моего милого гамэна, поэтому теперь встречу опасность об руку с ним.
– Спасибо вам, доктор, – перебил его Фрикэ, глубоко растроганный.
– Нечего и говорить, что я вам тоже предан полностью. И душу свою, и тело я отдаю в ваше распоряжение; конечно, это немного, но уж не взыщите: чем богат, тем и рад.
– Нет, это очень много! .. Это больше, чем клад разбойников золотых полей. Я богач.
– Смиррно! – вскричал старый боцман. – Моя правда, оказывается. Вода прибывает, смотрите! .. Эй, Князек, голубчик, надувай скорей лодку… Живо!
На склоне мыса появилась широкая трещина. Размытая почва осела, и вода, отыскав выход, вырвалась из-под земли шумным водопадом.
Не помня себя от страха, негриты кинулись бежать с мыса, испуская пронзительные крики. Очень скоро они достигли безопасного места и начали подавать европейцам умоляющие знаки, чтобы те поскорее последовали их трусливому примеру и спасались из проклятого места.
Князек немедленно приступил к исполнению приказа, отданного старым моряком. Он взял мехи для надувания лодки, и принялся торопливо их качать.
Лодка быстро надулась. Бока ее закруглились, отвердели, и странный плавучий снаряд был готов. С помощью Пьера молодой африканец перенес его на небольшую площадку, которой уже достигала вода, устроил все как следует, и оба преспокойно уселись в лодку, дожидаясь, когда придет время тронуться в путь.
Поток ревел все громче и громче, и вода постоянно прибывала. Утес начинал дрожать. Опасаясь внезапного разрушения, Андрэ решился, наконец, убраться с утеса подобру-поздорову. Деревья качались во все стороны и, уступая напору, беспомощно переворачивались корнями вверх, отдаваясь непобедимой силе потока. С громом и треском проносились мимо камни, обломанные ветви, кусты.
Андрэ стоял, прислонившись к гигантскому стволу давно засохшего камедного дерева, возносившего чуть не до облаков свой тощий растительный скелет. Крепко упершись вековыми корнями в землю, лесной великан стоял как утес. Дуплистый, толстый ствол его мог бы дать приют двум десяткам человек, и, вероятно, он нередко служил лагерем для туземцев, укрывая их от дождя и бури.
Андрэ уже открыл рот, чтобы скомандовать отплытие, как вдруг по всему телу его побежала дрожь. Он отскочил и взвел курок револьвера, направив дуло на широкое отверстие дупла.
– Кто здесь? – крикнул он громовым голосом.
Послышался глухой стон, потом нецензурное выражение.
– Кто здесь? – повторил Андрэ тоном, не допускающим возражений.
В дупле показалась человеческая фигура, освещенная солнцем и выделявшаяся на фоне дерева, как на черном экране.
– Не стреляйте! .. Черт вас возьми! .. Я задыхаюсь, умираю, замерз до смерти. У меня рот забит землей, в ушах вода, в глазах тина…
При звуках этого голоса у пятерых друзей по спине побежали мурашки.
Только по голосу можно было узнать человека, вылезавшего из дупла. Он перепачкан кровью и тиной, волосы прилипли к лицу, грудь и руки покрыты кровавыми ссадинами, одежда изорвана в клочки.
– Гром и молния! – воскликнул он, немного отдышавшись. – Как хорошо дышать свежим воздухом! Какое солнце славное, какое синее, ясное небо! Я давно такого не видел. Ведь подумайте только, я больше пятнадцати часов провел под землей, исполняя обязанности каторжника! .. Э, да здесь вода. Надо умыться. Что вы на меня так смотрите? Чем я вас так удивил? Вы, господа, кажется, перестали узнавать друзей.
– Господин Буало! – вскричал Фрикэ. – Вы здесь! .. И в таком виде! ..
И он с раскрытыми объятиями бросился к новоприбывшему и порывисто прижал его к груди.
– Ах, господин Буало, как я счастлив! .. Как я рад, что снова вижу вас и могу обнять!
– Сколько угодно, дружок, я тоже рад прижать тебя к сердцу. Только предупреждаю: я грязен, как поросенок…
– Буало! – вскричал Андрэ и доктор, не помня себя от изумления. – Откуда вы?
– Сами видите: из дупла вот этого дерева, проблуждав под землей, и по железной дороге, и по дну ручья, и по крытым галереям, и черт еще знает где. Но это я расскажу вам потом. Здесь очень скверно. Нужно уходить и чем скорее, тем лучше. Здесь пока только наводнение, но может произойти, чего доброго, и взрыв, а это будет очень плохо. Не правда ли, вы согласны со мной? Вы ведь не хотите взлететь на воздух?
– В лодку! – крикнул Андрэ.
Лодка отплыла, и через десять минут подъехала к твердой земле, где устроили свой временный лагерь туземцы.
Буало, как истый парижанин, привыкший к чистоте и комфорту, немедленно переоделся, взяв у Андрэ полный костюм, наскоро съел сухарь и выпил рюмку рому. Немного подкрепившись, он рассказал друзьям свои приключения.
Он рассказал то, что уже известно читателю: приход в таверну ландлорда, пьянство свагменов, появление американца, похищение свагменов и принуждение их к работе, заделку пещеры, выходившей на озеро, открытие бочек, спрятанных под водой, и продолжал так:
– Способ хранения был в высшей степени остроумен и заставлял предполагать, что в бочках заключается громадное богатство. Эта мысль пришла одному из моих подневольных товарищей. Он даже высказал ее вслух. – «Молчать! – цыкнул на него американец. – Вы знаете мои условия: пригоршня золота за работу и пуля в голову за болтовню». Этот гнусный человек говорил о выстрелах так, что способен был навести страх даже на храбреца. – «Возьмите каждый по бочонку, – продолжал он,
– взвалите на спину и донесите по дну ручья до первой галереи направо. Там вы увидите стоящие на рельсах вагонетки. Положите на них бочонки, и тогда мы с вами рассчитаемся. Вперед! И, пожалуйста, без разговоров». Проклятые бочонки были тяжелы, страсть как тяжелы! В каждом было, наверное, по сотне килограммов, без преувеличения. Размером они были невелики, так что одно это давало возможность догадаться, что в них находится, – «Золото! .. Непременно золото! » – шептались люди, идя гуськом друг за дружкой и спотыкаясь чуть не на каждом шагу. Алчность разгорелась в них. Полагая, что легко будет справиться с двумя надсмотрщиками, не сводившими с них глаз, они задумали овладеть богатством, которое тащили на плечах. Обменявшись несколькими словами, сказанными чуть слышным шепотом, свагмены уговорились напасть на американца и ландлорда, как только бочонки будут уложены на вагонетки. План был принят всеми без возражений. Свагмены сами превратились в лесовиков. Я шел впереди всех, находясь в десяти метрах от американца, который нес перед нами факел. Негодяй принял эту предосторожность, опасаясь неожиданного нападения. Ирландец Овен сообщил план и мне, а я сделал вид, что соглашаюсь принять в нем участие. Но бедный Падди не рассчитал, что подземные галереи невероятно усиливают звук. Американец слышал все слово в слово и даже бровью не повел. Дойдя до места, он воткнул факел в стену, подозвал к себе ландлорда и с револьвером в руке стал спокойно наблюдать за нагрузкой, как будто ему не грозила никакая опасность. Когда все было закончено, он сделал ландлорду знак, чтобы тот сел в последний вагончик, ударом ноги вышиб упор, подложенный под колеса передней вагонетки, вскочил к своему товарищу, и поезд медленно двинулся по рельсовому пути, проложенному, очевидно, со значительным уклоном. Раздался яростный вопль. Свагмены бросились, как бешеные, за ускользавшей от них добычей. Блеснуло несколько выстрелов. Предвидя суматоху, я лег на землю и очень хорошо сделал, потому что в двадцати метрах от меня галерея вдруг осветилась ярким светом, точно вулкан во время извержения. Меня оглушил страшный гул взрыва, и кругом посыпались обломки. Затем настала тишина, и только вдали слышался заглушаемый расстоянием стук вагонеток, катившихся по рельсам. Уверяю вас, друзья мои, что в жизни я не испытывал такого ужасного чувства, как в эти минуты. Я думаю, что это было именно то, что называется страхом. Во всяком случае, я до сих пор не имел понятия об этом чувстве. По странной случайности воткнутый в стену факел чудом уцелел и еще светился. Я потихоньку направился к месту взрыва и пришел в длинную галерею. Американец, должно быть, взорвал ее с помощью мины, заложенной заранее. От прохода не осталось и следа. Свагмены были погребены под развалинами. Я был один, совершенно один, и без припасов; я умирал от голода и холода на расстоянии двухсот футов от поверхности земли. Нельзя было терять ни минуты. Я взял в руки факел и осмотрел груду обломков, чтобы удостовериться, не могу ли я помочь какому-нибудь несчастному, уцелевшему в катастрофе. Было тихо и мрачно, точно в могиле. Я вернулся назад и пришел к пещере, где был до взрыва.
