– Возможно, когда ты проснешься завтра, тебе будет лучше, – сказал капитан. Мне это замечание ничем не помогло, а только раздражение вызвало.
– Или ослепну на оба глаза, – буркнул я. – Советуете подождать до завтра, тогда все и выяснится?
– Ну а чего ты от меня ждешь, Тернстайл? – с не меньшим раздражением спросил капитан. – Мы должны думать о том, как нам выжить, и ни о чем больше.
Я выругался – шепотом – и вернулся к своему месту, на котором, пока я отсутствовал, расселись аж трое, мне пришлось осыпать их бранью, иначе они и подвинуться не желали. Мне казалось, что дни непонятно как удлиняются, а терпение, с коим я переносил наши горести, истощается с каждой минутой. Прежде у нас всегда оставалась надежда на остров, где мы сможем отдохнуть, поесть и уж во всяком случае не утонем. Теперь же вокруг простирался лишь океан, до жути безрадостное место. Капитан сказал, что не знает, когда мы увидим Тимор, возможно, придется ждать еще неделю, и я попытался прикинуть, доживем ли мы до ее конца. Все-таки пока мы были настолько удачливы, что потеряли лишь Джона Нортона, однако мне казалось, что по меньшей мере полдюжины моих спутников обречены вкусить в самом скором времени вечный покой – если никто не придет нам на помощь.
И, честно говоря, я считал, что вхожу в их число.
День 42: 8 июня
Нас сильно напугало состояние хирурга Ледуорда – казалось, он стремительно угасает, – поэтому капитан выдал ему еды и питья больше, чем остальным, и никто на это не сетовал. Мне пришлось почти весь день провести подле бедняги – к немалому моему смятению, ибо я не сомневался, что он того и гляди испустит дух прямо на моих глазах и это станет предзнаменованием собственной моей кончины. Впрочем, прогнозы мои оказались чрезмерно мрачными, хирург нас не покинул, а с ним и другие – тот же Лоуренс Ле-Боуг, – страдавшие почти так же сильно, как он.
Мы с мистером Холлом провели два часа бок о бок, орудуя веслами, а когда нас сменили Вильям Пекоувер и капитан, уселись рядышком на корме. Я заметил, что на физиономии кока застыла странная улыбка, и гневно поинтересовался ее причиной, поскольку убедил себя, что он мысленно посмеивается надо мной.
– Да ладно, не кипятись, чего ты из штанов-то выскакиваешь? – ответил он. Выскакивать, должен сказать, было почти уже не из чего, поскольку штаны мои совсем обветшали – сплошные дырья да лохмотья. – Я всего лишь вспоминал о прошлом. О времени, когда ты поднялся на борт «Баунти». Какой ты был зеленый в ту пору.
– Это верно, – согласился я. – Так ведь я тогда впервые попал на судно, тем более на фрегат Его Величества. Чего ж было дивиться моей бестолковости?
– Но держался ты молодцом, быстро всему научился.
– А вы обходились со мной по-хорошему, – ответил я. – Не то что этот паскудник мистер Хейвуд. Вечно меня унижал. Гонял в хвост и в гриву.
– Вот кто мне никогда не нравился, – сказал мистер Холл и даже покривился. – Совсем я не удивляюсь, что он принял сторону мистера Кристиана с его пиратами. В нем с самого начала было что-то ненадежное. Теперь он, наверное, уже половину девок на Отэити перепробовал, – со вздохом добавил мистер Холл.
– Да он же урод, – возразил я. – Они его и близко к себе не подпустят.
– А ты, Турнепс, скучаешь по острову? – спросил кок.
– Я по тамошней еде скучаю. По ощущению, что у меня набит живот, по месту, где можно с удобством устроиться на ночь. И по уверенности, что утром проснусь живым и здоровым.
– А по твоей девчонке?
– И по ней тоже, – признался я. – Ну, немного. Правда, она изменила мне с паскудником мистером Хейвудом. Но все же мне было с ней хорошо. Да, я скучаю по ней.
Я вдруг почувствовал, и удивился этому, что глаза мои туманятся слезами, вернее сказать, мой зрячий глаз, в левом и безо всяких слез стоял туман, который не думал рассеиваться.
– Будут и другие, – сказал мистер Холл. – Когда вернешься в Англию. Ты еще полюбишь кого-нибудь.
Я кивнул, соглашаясь, хотя никакой уверенности в том не ощущал. Никто не мог поручиться, что я возвращусь в Англию, а уж тем более найду там любовь. Сейчас же нам следовало смотреть в будущее с надеждой, иначе оставалось только нырнуть в океан и не дать себе труда выныривать.
Вечером снова полил дождь, а ко мне вернулись желудочные колики. И разок скрутили так, что я закричал в голос. Моряки велели мне заткнуться, однако, видит Бог, больно было до того, что я решил: вот он, мой конец.
День 43: 9 июня
Весь день нас изводили шторм с дождем, голод и жажда, и хотя мы вышли наконец на спокойную воду, я совершенно пал духом, такого со мной еще не случалось. Вот тогда-то, пока я тихо сидел у борта, капитан присел рядом и негромко заговорил.
– Мы стояли тогда у залива Килейккуа, – без всяких преди словий начал он. – Наш корабль «Решимость». Стояли уже некоторое время и понимали, что наши отношения с дикарями портятся. Разумеется, начиналось все хорошо. Капитан Кук как никто другой умел производить впечатление на туземных вождей, но сами дикари повели себя ужасно. Я всегда считал, что капитан чрезмерно кроток с туземцами. Слишком уж верил он в их врожденную доброту.
Удивительно, что мистер Блай избрал для рассказа именно этот вечер. Возможно, капитан заметил, насколько я подавлен.
– В тот день, – продолжал он, – произошел неприятный случай, сам по себе незначительный, однако вкупе с чередой оскорблений еще более мелких его оказалось достаточно, чтобы вывести нас из себя. Когда мы вставали в тех жарких краях на якорь, капитан предпочитал спускать все корабельные шлюпки и баркасы на воду, и вот одну большую лодку украли дикари. Разумеется, смириться с этим мы не могли. Услышав о краже, капитан заявил, что мы перекроем вход в залив до тех пор, пока нам не вернут лодку, и отправил на остров два малых судна – баркас, которым командовал офицер по имени Джон Вильямсон, и шлюпку, в которой распоряжался я.
– Вы, сэр? – широко открыв глаза, спросил я. – Вас послали выручать украденную лодку?
– Да, задача была примерно такая. Если бы дикари мирно вернули ее, этим бы все и кончилось. Однако, еще идя по заливу, мы поняли: спокойного развития событий ожидать не приходится. Туземцы во множестве стояли на береговых утесах, позы их были воинственны, а тела укрыты подобиями доспехов, способных, по мнению дикарей, послужить защитой от наших сабель и мушкетов. Они приготовились к битве, нам это было ясно.
– Но почему, капитан? – удивился я. – Они на вас разозлились?
– Полагаю, что так, – ответил он. – Поначалу все шло неплохо, но затем выяснилось, что туземцы не признают наших прав на их землю и ее плоды. Они повели себя вызывающе. И нам осталось лишь продемонстрировать нашу силу.
– Но что это были за права? – спросил, вконец запутавшись, я.
– Права посланцев короля, Тернстайл, – ответил капитан и посмотрел на меня как на последнего дурака. – Неужели это не ясно? Они желали, чтобы мы оставили их в покое. Дикари! Приказать англичанам убраться прочь!
– Так это же была их земля.
– Ты не понимаешь самой сути дела, – раздраженно сказал капитан, которому все представлялось очень простым. – После нашего прихода эта земля им уже не принадлежала. Мы объявили ее своей. Короче говоря, чем ближе мы подходили к берегу, тем яснее становилось, что стычки нам не избежать, а тут еще я заметил, как в залив вышло изрядных размеров каноэ с двадцатью примерно дикарями, – направлялось оно к «Решимости», тут нечего было и сомневаться. Людьми дикари были ретивыми, этого у них не отнимешь, каноэ шло быстро, и мне пришлось нагнать страха Божьего на моих гребцов, чтобы они повернули на запад и двинулись наперерез дикарям. Подойдя достаточно близко, мы дали по ним залп из мушкетов, да так умело и точно, что сразу свалили нескольких туземных гребцов. Остальные, сборище трусов, мигом попрыгали в воду, опрокинув каноэ, и те из них, кто не был смертельно ранен, поплыли к берегу. Так мы одержали первую нашу победу, показали, насколько мы сильны, и если бы они тогда же смирились с этим, возможно, на том все и закончилось бы.
