— Я буду крестить только тех, кто попросит, — сердито ответил Александр Андреевич. — И считать жен не буду. — Его всегда разбирало зло, когда он вспоминал про поступок усердного миссионера.
— Ну, а рабы, оставишь нам рабов? — допытывался Каухкан.
Этот вопрос был сложнее. Компания запрещала рабовладение. Бывшие кадьякские невольники работали на компанейских промыслах и получали жалованье. Но Баранов понимал, что индейцы не отдадут без отчаянного сопротивления своих невольников. Колоши были рабовладельцами с давних времен, и от рабов зависело благосостояние индейской семьи. Без рабов не обходился ни один индеец. Они выполняли самые тяжелые и неприятные работы. Хозяин или воевал или ходил на промысел за морским зверем. Обладание рабами считалось почетным делом, и по количеству рабов судили о знатности и богатстве индейца. Раб никогда не ел вместе со своим господином. Индейцы бросали пищу своим рабам, как собакам. Иногда рабы ничего не ели по два–три дня. Рабы не имели своей собственности. Они не могли вступить в брак со свободными и женились только на рабынях, а рабыни могли быть женами рабов и только наложницами своего господина. Дети рабов были рабами. Раб был вещью, которую можно продать, подарить или уничтожить.
«Помещики, — думал Баранов, — настоящие помещики–крепостники. Но пока пусть будет все как было. Не мне, со слабыми силами, нарушать стародавние обычаи».
— Рабы останутся у прежних хозяев, — перестал колебаться правитель. — Даю слово.
— Хорошо сказал Баранов, — закивали головами вожди.
— Я хочу креститься, — неожиданно попросил Скаутлельт. — Ты окрестишь меня. Я слышал, у чугачей есть твои крестники.
— Подумай до завтра. Если и завтра ты захочешь стать христианином, я окрещу. Но помни: смыть крест я не могу, даже если ты попросишь об этом.
Баранов не очень был склонен к миссионерской деятельности. Но в данном случае он усматривал прямую выгоду.
— О–о! — воскликнул Скаутлельт. — Но я все равно согласен.
— Смыть крест сможет наш мудрый жрец, — вмешался Каухкан, — стоит лишь принести хорошую жертву.
Переговоры закончились подписанием документа о продаже индейцами острова Ситки русским. Это был второй договор, заключенный с вождями. Особенно покладистым был Скаутлельт. Он горячо уговаривал своих соплеменников продать землю.
— Сколько времени наш друг пробудет на острове? — спросил Скаутлельт. — Мы хотим, чтобы ты был подольше.
— Еще месяц. Мы не раз увидимся.
Индейцы получили орленые серебряные медали, как друзья русского государства, и с гордостью навесили их на себя.
14 апреля вождь Скаутлельт был крещен в православную веру и наречен Михаилом. 15 апреля колоши уехали домой на своей вместительной лодке, увозя богатые подарки своим женам.
Но Баранову не удалось пробыть еще месяц в Архангельской крепости. Его тревожили дела на Кадьяке. 20 апреля галера «Ольга» была готова к длительному плаванию.
Накануне у Баранова и Медведникова состоялась важная беседа. Правитель усердно наставлял нового начальника крепости, как держать себя с индейцами.
— Обходись, Василий, без крику и грубости и, сколь можно, человеколюбивее, вежливее и благосклоннее… И не только ты, но и всем промышленным прикажи так поступать. Ничего не бери у колошей даром. Щедро награждай вождей, если они заслужили. Они наши соседи и новые русские подданныеnote 1[75].
— Как можно, Александр Андреевич, людей забижать…
— Ладно, знаю тебя… И кадьякцев содержи благопристойно и в случаях нужных помогай кормами, когда погоды самим упромыслить не позволят. Имей обо всех человеколюбивое сострадание и присмотр. Никому не давай обижать и обременять без нужды трудами. Понял меня, Василий?
— Как не понять? Понял. Ты, как отец Иоасаф, проповедуешь.
— И крепость береги, — не обратив внимания на замечание приказчика, продолжал Баранов, — не дай бог, ежели что с крепостью случится. Не удержаться нам тогда на Ситке.
Баранов был очень настойчив и долго внушал Василию Григорьевичу, что надо сделать в крепости.
— Пушки большие и будошные к действию утверди накрепко клиньями, — говорил Баранов. — Заколоти клинья молотком и веревкой еще перевяжи. А лафеты, чтоб не могли далеко кататься, укрепи в противоположной стене упорным станком, в какой бы лафет уперся при выстреле. Да смотри, чтобы тот станок не у самого лежал лафета, а вершков на шесть подалее. Пороху клади в пушку третью часть против веса ядра… Промышленных обучи огневому делу… Спрашивай строго.
В конце концов Александр Андреевич замучился сам и замучил Медведникова.
— Иди спать, наставление завтра получишь письменно, велел Нахвостову перебелить, — сказал на прощание правитель и, погасив свечу, завалился спать.
В полдень галера отошла от берега, а через четверть часа ее единственный парус скрылся за одним из многочисленных ближних островов.
Ночью шел проливной дождь и стало по–осеннему холодно. Новоселы затопили печи. Утром тучи разошлись, показалось солнце. Только вершина горы Эджкомб все еще была покрыта облаками.
От дремучего ситкинского леса по–прежнему несло холодом, сыростью и тлением. Начальник нового поселения приказчик Василий Медведников не давал никому сидеть сложа руки. Больше сотни кадьякцев отправились в проливы за морским бобром. С ними пошли четверо русских. Промысел оказался удачным.
Сольвычегодец Семен Шишкин привез живого бобра. Разнежившийся на берегу зверь сам дался в руки.
Зверь добродушно смотрел на собравшихся ребятишек небольшими подслеповатыми глазами, шевелил жесткими белыми усами, свисавшими с верхней губы.
Это был знаменитый морской бобер, за которым русские промышленные люди, преодолевая жестокие лишения на суше и на море, шли до самой Аляски.
Зверь был главной приманкой Российско–Американской компании. Русские, обогнув берега Аляскинского залива, устремлялись на юг в поисках новых обиталищ бобра. Шкура его ценилась дорого и могла обогатить удачливого человека. Ничего общего с речным бобром у него не было. Это был хищник, связавший свою жизнь с морем, и правильнее его называть каланом. Но у русских промышленных он был известен как морской бобер. Интересно, что подкожного жира, как у других морских млекопитающих, у калана нет. И от холода его защищает прекрасный густой мех. Хвост у него мохнатый, а не гладкий, как у речного бобра.
В крепости жизнь шла своим чередом. Четыре старовояжных перебирали боевые припасы, укладывали их в нижнее отделение под башнями. Несколько человек возились с огородами. Они вскопали десять грядок и посеяли морковь, репу, лук, посадили капусту и картофель. Здесь хозяйничал старовояжный Абросим Плотников, московский крестьянин, любивший ковыряться в земле. Кроме огорода, Медведников поручил ему ухаживать за скотом.
