Отважные капитаны. Сборник - Киплинг Редьярд Джозеф

«Они в себе не уверены, в такую воду готов лезть только Кинлох, а мне некем его заменить».

«Тогда моя доля будет больше, — сказал я. — Справлюсь и в одиночку».

Тут одна из этих сухопутных крыс спрашивает:

«Как думаешь, Макфи, там безопасно?»

«Ничего не могу гарантировать, — отвечаю я. — Кроме, разве что, того, что отлуплю кое-кого за задержку».

Тогда он прокричал:

«У нас остался всего один спасательный жилет, но его не могут найти, иначе я бы приплыл».

«Бросайте мне эту Иезавель [120]», — распорядился я, потому что у меня заканчивалось терпение, и они схватили добровольца, прежде чем он понял, что происходит, обвязали моим леером и вышвырнули за борт. Мне пришлось тащить его всю дорогу, выбирая трос, а когда я вытряс из него соленую воду, доброволец очень обрадовался, потому что оказалось, что он вообще не умел плавать.

К спасательному лееру они привязали двухдюймовый проводник, а к нему — буксирный трос. Я закрепил проводник на барабане ручной лебедки на носу, и мы с добровольцем изрядно попотели, затаскивая буксирный трос на борт и закрепляя его на кнехтах «Гроткау».

Белл подвел «Кайт» так близко, что я даже начал побаиваться столкновения, которого прогнившая обшивка «Гроткау» точно не пережила бы. Затем он перебросил мне еще один спасательный леер, и мы двинулись на корму, где заново проделали ту же утомительную работу со вторым тросом. 

В этом Белл был прав: нам предстояло долго буксировать судно, и хотя до сих пор провидение нам помогало, слишком уж полагаться на удачу не стоило. Когда второй буксирный трос был надежно закреплен, я крикнул Беллу выбрать слабину и отправляться домой.

Тот, второй, помогал мне в работе только тем, что без конца клянчил выпить, но я строго приказал ему заняться снастями, а потом встать к рулю, потому что сам я собирался отдохнуть. Как он держал курс — это просто жуть. Но, по крайней мере, он цеплялся за штурвал и вертел его с умным видом, хоть я и сомневаюсь, что посудина это чувствовала. А я отправился прямиком на койку молодого Баннистера и уснул как убитый.

Проснулся я зверски голодным и сразу ощутил довольно сильную качку. «Кайт» спокойно пыхтел, делая четыре узла, а вот «Гроткау» то зарывалась носом, то зависала, то начинала рыскать. Просто позорная буксировка. Но хуже всего оказалось с едой. Я рыскал и на камбузных полках, и в кладовых, и в лазарете, и в каютах, но обнаружил только такое, что не рискнул бы предложить даже кардифскому углекопу, а вы же знаете, что говорят про кардифских парней: они готовы лопать даже шлак, лишь бы не тратиться. Еда здесь была просто тошнотворной!

Ничего не поделаешь — оставалось следить за буксирными тросами и кормой «Кайта», которая разводила белую пену, когда поднималась на волне. Я запустил вспомогательный паровой насос и выкачал воду из машинного отделения. На корабле не должно оставаться незаконченных дел. Когда там стало почти сухо, я спустился в туннель гребного вала и обнаружил, что протекает он совсем немного — через дейдвудный сальник, но в остальном не было ничего серьезного. Винт отлетел начисто, будто ножом срезанный, как я и предполагал, и Кальдер, судя по всему, ждал этого момента, положив руку на рукоятку управления. Так он мне потом и сказал, когда мы встретились на берегу. В машине ничего не перекосилось и не сломалось. Двадцатифутовый винт просто скользнул на дно Атлантики — так же просто, как человек умирает в положенный ему срок.

После этого я занялся верхней палубой «Гроткау». Ее шлюпки размолотило о шлюпбалки, там и сям не хватало поручней, пару вентиляционных кожухов сорвало и унесло, кран-балки погнуло волнами, но крышки люков были в порядке, да и другого серьезного урона я не обнаружил.

Но, праведный Боже, как же я возненавидел этот корабль — словно живое существо. Восемь изнурительных дней на его борту я погибал от голода — и это на расстоянии буксирного троса от сказочного изобилия! Весь день я валялся в койке и читал «Женоненавистник», лучшую книгу Чарли Рида, потихоньку потягивая спиртное. Это была выматывающая работа. Восемь дней на борту «Гроткау» — и ни разу я не был сыт. Как же винить сбежавшую с нее команду?

Вы хотите знать, как там вел себя мой доброволец? Его я заставлял трудиться в поте лица, чтоб не мерз. Раз у нас даже дошло до драки, когда мы замеряли глубину лотом, после чего я остался приглядывать за тросами на кнехтах и дышать целебным морским воздухом.

Честно говоря, я там чуть не помер от голода и холода, а «Гроткау» тащилась, как баржа, и Беллу приходилось постоянно с ней возиться, чтобы привести к ветру или сменить курс. Да и Ла-Манш был в те дни перегружен. Мы долго ждали просвета, а потом едва не столкнулись с тремя рыбачьими шлюпами, а оттуда нам прокричали, что мы идем слишком близко к Фалмуту [121]. Потом нас с «Кайтом» чуть не разделил пьяный иностранный фруктовоз, нацелившийся к берегу прямо между нами.

Ночь становилась все темнее и темнее, и по поведению тросов я чуял, что Белл не знает, где находится. И только утром, когда ветер сдул туман, как пламя свечки, и взошло солнце, мы определились: за нашим буксирным тросом виднелся Эддистон [122], и, боже, это было так же верно, как причитания Макриммона над моим счетом за краску! Мы были так близко, так близко к цели! Белл круто развернул «Кайт», едва не сорвав с «Гроткау» кнехты, а когда мы оказались за плимутским волнорезом, я возблагодарил Творца, опустившись на колени в каюте молодого Баннистера.

Первыми на борт поднялись Макриммон и Денди. Я разве не говорил, что, согласно приказу, мы должны были доставить все найденное нами в море в Плимут? Старый дьявол выехал сюда в тот же час, как сложил два и два, выслушав исповеди Кальдера и команды «Гроткау», едва те сошли со сходней лайнера. И успел вовремя. Я уже проорал Беллу, чтобы прислал чего-нибудь поесть, и он отправил мне обед в той же шлюпке, что везла Макриммона, соблаговолившего посетить и меня. Старик улыбался, хлопал себя по бедрам и семафорил бровями, пока я ел.

«Ну и как «Холдок, Стейнер и Чейз» кормит своих людей?» — поинтересовался он.

«Сами видите, — сказал я, вышибая пробку из очередной бутылки пива. — Я не нанимался голодать, Макриммон».

«Как и совершать заплывы в шторм, — ответил он, потому что белл уже рассказал ему о том, как я тащил трос. — Ну, полагаю, в накладе вы не останетесь. Какой фрахт мы могли бы взять на «Ламмергейер», чтобы получить четыре сотни тысяч фунтов? А, Макфи? Клянусь, это вырвет печень «Холдоку, Стейнеру, Чейзу и компании». Верно, Макфи? И что — я по-прежнему страдаю старческим слабоумием? Или я уже не сумасшедший — по крайней мере, до тех пор, пока не прикажу красить «Ламмергейер»? А, Макфи? Денди, можешь смело задрать тут лапу!.. И что — была там вода в машинном отделении?

«Могу заявить беспристрастно, — ответил я, — сколько-то воды там имелось».

«Они решили, что корабль тонет, когда оторвался винт, —— проскрипел старик. — Вода прибывала с невероятной скоростью. Кальдер говорил, что им с Баннистером жалко было покидать судно».

А я подумал об обеде в «Рэдли», и о том, чем мне пришлось питаться последние восемь дней.

«Да уж, наверняка жалко», — сказал я.

«Но команда не хотела и слышать о том, чтобы остаться и тащиться в порт под парусом. Все возмущались и говорили, что еще задолго до того все они перемрут с голода».

«И перемерли бы, если б остались», — сказал я.

«По словам Кальдера, на борту был практически бунт».

«Вам известно больше, чем мне, Макриммон, — сказал я. — Откровенно говоря, раз уж все мы в одной лодке, скажите: кто открыл забортный клапан?»

«А, так вот в чем было дело, в клапане? — спросил старик, и я увидел, что он в самом деле удивлен. — Забортный клапан, значит?»

«Я думаю, что именно он. Все было задраено, когда я поднялся на борт, но кто-то затопил машинное отделение футов на шесть, а потом закрыл клапан сверху дистанционной передачей».