Луис Ламур
С попутным ветром
Меня зовут Тэттон Чантри.
Если не рассчитывать на особое благоволение богов, мне осталось жить считанные минуты. Двое моих товарищей-матросов уже мертвы, а остальные, кто был с нами в шлюпке, покинули берег, полагая, что я тоже мертв. Шлюпка качалась на белых гребнях волн, приближаясь к борту «Доброй Катерины».
Теперь я один, без провианта, без мушкета, на мне только одежда, в которой я был, а из оружия со мной лишь шпага и ее меньший собрат — кинжал.
Но если в руках у тебя шпага, разве можно считать себя одиноким? Шпагой покоряют королевства! Сколько людей добились успеха, не владея ничем, кроме шпаги. Я стою на краю материка, и кто знает, не стану ли я когда-нибудь его властелином?
Но прежде всего я должен сохранить жизнь... а чтобы сохранить жизнь, мне понадобится все мое мужество и, главное, предельная осторожность.
Прижавшись к кривому стволу изувеченного ветрами дерева, я с бьющимся сердцем ждал дальнейшего развития событий. Ведь они должны прийти и за мной. Двое моих товарищей мертвы, и дикарям, конечно, известно, что я остался один.
У меня пересохли губы, и я судорожно проводил по ним языком. Неужели я трус? Смерть нависла надо мною темной тучей. Неужели я, чей клинок принес смерть многим людям, боюсь смерти?
Как легко быть храбрым на виду у других! Часто люди лишь тогда храбры, когда на них смотрят. Но меня сейчас никто не видит, я один, я могу позволить себе быть трусом.
Возьму и кинусь без оглядки, пока меня не затравят, как зайца.
Но нет! Чтобы Чантри бежал, как заяц?! Правда, на самом деле меня зовут иначе. Я взял себе чужое имя, взял по необходимости. И после этого опозорить его? Оказаться недостойным этого имени? До сих пор я ничем не замарал его. И если мне суждено умереть, я умру с честью, пусть и не в открытом бою, а в схватке с дикарями.
Неужели настал конец моим надеждам, моей борьбе, моим мечтаниям? Неужели я, потомок королевского рода, прошедшего через взлеты и глубокие падения, умру на этом пустынном и заброшенном берегу?
Дикари убили двоих моих спутников, но видели ли они меня? А вдруг я остался незамеченным? Знают ли они, что я прячусь здесь? Возможно, они не убили меня только потому, что замешкались, обшаривая трупы убитых?
Если им известно, что я жив и прячусь здесь, они легко выследят меня и наверняка убьют. Спрятаться не удастся: полоса кустов и карликовых деревьев, тянущихся вдоль воды, очень редка.
Мы высадились на берег за пресной водой. Быстро наполнили бочонки, матросы сели в шлюпку, а мы втроем — я и два моих спутника — отстали, оглядываясь вокруг. Скоро они направились к шлюпке, мое же внимание привлек какой-то предмет, полузасыпанный песком, и я занялся им.
Внезапно без единого звука появилась толпа дикарей. Они кинулись на моих спутников. Стоявшей у берега шлюпке удалось воспользоваться этим и уйти в море.
Туча стрел обрушилась на шлюпку — не знаю, попали ли они в кого-нибудь. Дикари бросали и копья, но большая их часть не долетала до шлюпки. И в это время самый проворный из команды выстрелил из мушкета.
Пуля угодила в одного из нападавших и почти снесла ему голову. Ошарашенные дикари отпрянули, и шлюпка, подгоняемая течением, набрала скорость и ушла в море.
Дикари принялись обыскивать трупы убитых моряков, оживленно переговариваясь между собой и восторженно вскрикивая при виде новых находок.
Легкий бриз шевелил листву дерева, под которым я скорчился в ожидании развязки. Капли холодного пота стекали у меня по лбу, заливали глаза, но я боялся пошевелиться: любое мое движение могло выдать меня. Дикари были всего в тридцати ярдах, и сквозь зелень деревьев я хорошо их видел.
Леденящий страх сковал мои члены. Я понимал: когда они приблизятся, мне не останется ничего другого, кроме как броситься на них и колоть и резать клинком, пока они не убьют меня: лучше смерть, чем плен. Я слышал немало о пытках, которым они подвергают пленников.
Итак, похоже, Тэттону Чантри, последнему в своем роде и первому, кто носит это имя, пришел конец.
Далеко в море стояло мое судно — шлюпка уже подошла к его борту. Как я мечтал оказаться в ней и вместе со всеми подняться на борт! Сколько раз за время нашего путешествия мне хотелось сойти на берег! И вот я на берегу и мечтаю снова попасть под защиту судна!
Бочонки с водой подняты на палубу, поднята и сама шлюпка. Мои товарищи, наверное, рассказывают сейчас о том, что произошло. Вскоре они распустят паруса, и я останусь на пустынном берегу. Один, если не считать дикарей...
Сегодня капитан сядет обедать в одиночестве в маленькой каюте корабля: меня, его постоянного сотрапезника и компаньона в торговых предприятиях, за столом не будет.
Что станется с моими товарами? С моим вкладом? В трюме «Доброй Катерины» находится все, что я накопил за свою жизнь и что, как я надеялся, должно заложить основу капитала, который унаследуют мои дети, дети Чантри.
Присвоит ли владелец судна мое имущество? Или положит деньги на имя моих наследников, которых, Господи прости, у меня нет? Или будет хранить их какое-то время у себя на случай моего возвращения?
Я ждал... На судне подняли паруса, ветер наполнил их, и «Добрая Катерина» стала удаляться. Что-то оборвалось в моей душе. Я не отличался слезливостью, не скорбел о своих капиталах, видит Бог, довольно скудных, и никогда не считал, что мне пристала роль Иова. Возможно, потому, что я ирландец. Ирландцы умеют переносить превратности судьбы. Их трудно повергнуть в уныние и лишить надежды...
Пусть дуют холодные ветры, пусть льет проливной дождь, пусть терзает голод, ирландец всегда остается ирландцем!
Беда в том, что дикари этого не знают.
Я по-прежнему жду... Паруса скрылись за линией горизонта. Дикари прекратили возню за деревьями.
Сейчас они тронутся ко мне. Я их встречу с кинжалом в руке, я не посрамлю своего отца. Если уж мне суждено умереть, не оставив потомства и продолжения своего рода, я умру с честью, как требуют заветы моих предков, как воспитали меня отец и дед.
Пусть трусы глумятся над героями, — таким образом они сводят счеты с настоящими мужчинами. Пусть ежатся и сгибают спину под плетью. Меня воспитали на примерах жизни Гектора, Ахилла[1] и Конна Ста Битв[2]. Я выпрямился, твердо встал на ноги и, сжав шпагу в руке, приготовился драться. Но дикарей не было.
Ну что же, ладно. Я сам пойду им навстречу.
Бог мой, ушли! Что такое? Неужто они так презирают меня? Считают ниже своего достоинства даже убить такое жалкое существо, как я? Или просто не знают, что я прячусь здесь?
На земле лежат двое матросов. Они были хорошие парни. У обоих изуродованы лица и тела... варварски изуродованы.
