В фольклоре пеонов 1 «Песнь Хлыста» бытует с незапамятных времен; мексиканские крестьяне бережно хранят ее и передают из поколения в поколение. Правда, петь эту песню они осмеливаются, лишь когда находятся одни, вне досягаемости слуха своих господ и хозяев: государственных чиновников, богатых землевладельцев, надсмотрщиков и сельских жандармов. Причина подобной предосторожности таится в ее словах. Оригинальный текст сложен для перевода, но если опустить некоторые из наиболее смачных выражений, то получится примерно следующее:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.
А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню.
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.
А последние четыре строки в вольном переводе звучат вроде этого:
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
Вот эту самую песню и распевал молодой парень на берегу Рио-Гранде. Пел громко и задушевно, поскольку здорово набрался мескаля 2. Особый эффект его пения достигался тем, что этот мексиканский ковбой, разряженный в расшитый серебряными блестками костюм из желтой кожи, горланил песню в городишке, который весь, до последней пяди, находился на землях того самого благородного семейства Леррасов. Пеоны побросали свою работу и подошли, чтобы послушать. Оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что поблизости нет никого из хозяйских прихвостней, они улыбались, переглядывались и с нескрываемым удовольствием наслаждались оскорблениями, звучавшими в адрес их господ. А парень, разъезжая на лошади взад и вперед, продолжал распевать, время от времени прикладываясь к бутылке, которой к этому же отбивал ритм.
Куплет следовал за куплетом. Все мексиканские песни необычайно длинны, а эта походила на целую эпическую поэму, по большей части столь непристойную, что выдержать подобное могли лишь уши пеонов.
А по другую сторону узкой в этих местах знаменитой Рио-Гранде, в патио 3 таверны, обращенном на юг, прямо в сторону мексиканского городка, эту песню слушал, потягивая холодное пиво и покуривая цигарку, Монтана.
Высокий мужчина с выгнутыми колесом негнущимися ногами, выдававшими в нем истинного наездника Запада, подошел к его столику и сдвинул на затылок шляпу. Тесная тулья оставила на лбу красную полосу, по его лицу медленно струился пот.
— Ты — Монтана? — спросил он.
— Кое-кто меня так называет, — с еле заметной улыбкой ответил Кид.
— Меня зовут Райли. Я живу в этих местах.
— Присядь, в ногах правды нет, — пододвигая стул, предложил Кид.
Райли уселся.
— Выпьешь? — поинтересовался Монтана.
— Давай сначала потолкуем.
— Ну тогда говори.
— Мы тут с ребятами кое-что обсуждали, — усаживаясь поудобней и передвигая пояс так, чтобы кольт в кобуре оказался под рукой, начал Райли. — Нас очень интересует, надолго ли ты задержишься в наших краях.
— Пока не отдохну.
— Но кое-кто из ребят обратил внимание, что ты вовсе не выглядишь усталым.
— Да ну?
— С виду свеж как огурчик.
— Внешний вид зачастую бывает обманчив, — заметил Монтана. — Знаешь, сколько на свете людей со здоровым цветом лица и улыбкой на устах должны щадить свое больное сердце? Закуришь?
Райли принял предложение и свернул из желтоватой маисовой бумаги и табака «Булл Дерхэм» цигарку.
— Интересно, из чего его делают? — полюбопытствовал Райли. — Мелко режут сорняки и пропитывают отжимками табачного сока?
— Какая разница? Все дело в привычке, — буркнул Монтана.
— Вот это-то мне больше всего и нравится в людях! Забавно, как некоторые привязаны к своим привычкам. Одни наслаждаются свежим воздухом и жизнью в чудесном краю, а другие скучают без каменных плоскогорий и пыли пустыни. Находятся и такие, кому жизнь не в радость, если нет опасностей, — Райли посмотрел прямо в глаза Монтане.
— Ну да, — отозвался тот. — Одни жить не могут без пульке 4, а другие не станут поить им даже свиней.
— И тем не менее, — продолжал Райли, — даже в этом патио можно найти пять-шесть человек, в чьих головах засела одна и та же мысль… Посмотри. Вот этот костлявый оборванец, что сидит один, и те двое парней в углу, которые потягивают водку и тихонько переговариваются, а еще та парочка у ворот патио, делающая вид, что нас не замечает… Как ты думаешь, что у них на уме?
— Мечтают о дне грядущем, — быстро нашелся Кид.
— Черта лысого! Они думают о твоей персоне. Сколько тебе лет, Монтана?
— Если иметь в виду годы, то не так уж и много. Но если сосчитать все выпавшие на мою долю заботы и напасти…
— Мне это известно, как и то, что у тебя красивые волосы, а все эти бродяги спят и видят, как бы снять с тебя скальп.
— Неужели? — приглаживая длинными пальцами только что упомянутые собеседником волосы, удивился Кид.
— В Чиуауа за голову Монтаны обещают пять тысяч долларов. В Соноре — десять тысяч песо. А в Мехико к этой сумме добавляют еще столько же.
— И все ж не думаю, что эти ребята гоняются за моим скальпом, — добродушно возразил Кид. — А вот мы сейчас проверим. — Он встал и окликнул мексиканцев: — Друзья! Послушайте меня…
Посетители таверны, услышав голос Монтаны, едва не поперхнулись.
— Друзья, — дождавшись, когда все повернутся к нему, продолжал Кид, — вы что, охотитесь за моим скальпом?.. Эй, ты, со сломанным носом, убери лапу с револьвера! И ты, в красным кушаке, я вижу твои руки под столом… Ну вот, теперь мне ясно, что вы просто шайка грязных оборванцев. Поднимайтесь и выкатывайтесь отсюда! А то мне рядом с вами тесновато. Проваливайте!
Мексиканец со сломанным носом подался вперед, осторожно заводя правую руку за спину. Райли тут же нырнул под стол, сжимая в каждой руке по револьверу. Но Монтана, упершись руками в бока и по-прежнему улыбаясь, спокойно смотрел на мексиканцев.
Парень со сломанным носом медленно встал и размашистым шагом направился к воротам патио. Его фигура четко вырисовывалась на фоне голубого неба и гор, позолоченных клонящимся к закату солнцем. Затем он резко метнулся в сторону и исчез из виду. Вслед за ним, не проронив ни слова, неторопливо последовали остальные.
Райли поднялся с пола.
— Господи, помилуй нас грешных! — выдохнул он.
В сбившемся набок фартуке с криком выбежал официант:
