Дакота Смит задумчиво почесал в затылке.
— Рановато мне ещё на землю садиться, приятель, — сказал он. — Погулять мне охота.
— Что ж, — вздохнул старый Джек. — Раз так, погуляй.
Дакота кивнул и в следующее мгновение замер.
«Подумай, — велел я ему. — Путь воина тяжёл и опасен».
— Какого ещё воина? — пробормотал Дакота. — И кто это вообще сказал?
«Миротворец».
Дакота Смит ошарашенно заморгал.
— Ты это брось, приятель, — не слишком уверенно попросил он. — Тоже мне, шуточки.
Я не стал продолжать. Мудрого человека не надо уговаривать, он сам решит, как ему поступить. Правда, особой уверенности в мудрости Дакоты Смита у меня не было.
* * *
На ранчо Генри Уайта, что на северо-западе территории Нью-Мексико, Дакота прибыл в начале мая.
— Явились, значит. А мы тебя уже тут оплакали, — заметил ранчеро, обращаясь почему-то к кобыле.
— Бывает, приятель, — ответил за кобылу Дакота Смит.
Генри Уайт кивнул.
— Бывает, — согласился он. — За тобой должок, парень. Эй, Бен, Дороти, дайте бездельнику пожрать, и пускай отправляется на выпас.
Случилось так, что сутки спустя, на выпасе, когда лимонный диск нежаркого майского солнца поцеловал уже нижним ободом вершины дальних скал на плато Колорадо, Дакота Смит не сошёлся во мнениях с Мексиканцем Диего. Был Диего коренаст, буйно кучеряв и стрелял гораздо быстрей, чем думал. Мнения разошлись по поводу цен на лонгхорнов в будущем году, и столь важный вопрос требовал серьёзной аргументации.
— Ты недоумок, — аргументировал Мексиканец Диего. — Вы, янки, все недоумки, поголовно.
— Не обобщай, приятель, — предъявил встречный аргумент Дакота Смит. — В торговле скотом мы кое-что смыслим.
— Именно, — хохотнул Диего. — «Кое-что» размером с овечий хвост, больше не помещается в ваших дырявых башках.
— Ладно, приятель, — согласился Дакота Смит. — Пускай будет по-твоему.
Окружившие спорщиков ковбои разочарованно повздыхали и стали расходиться.
«Ты поступил не по-мужски», — сказал я Дакоте.
— Что? — изумился тот. — Это опять ты?
«Скажи этому парню, что он глуп, как баран», — проигнорировал я вопрос.
Дакота нерешительно потоптался на месте.
— Эй, приятель, — начал он и осёкся.
Мексиканец Диего обернулся через плечо.
«Как баран», — напомнил я.
— Ты, приятель, безмозглый баран, — последовал моему совету Дакота Смит.
Мексиканец крутанулся на месте, согнул ноги в коленях, мазнул рукою по кобуре, и мой сородич системы «Веллз Фарго» появился на свет. В тот же миг я вынырнул из своей кобуры, сиганул Дакоте в ладонь и выстрелил, прежде чем тот успел обхватить пальцами рукоятку.
— Вот это да, — ошарашенно пробормотал Малыш Биллибой, тёртый, видавший виды бывший ганфайтер. — Кто бы мог подумать…
Мексиканец Диего так и остался стоять на полусогнутых, ошеломлённо разглядывая собственные пальцы. Выбитый из них пулей «Веллз Фарго» зарылся в землю искорёженным стволом в десяти футах поодаль.
— Хороший выстрел, амиго, — пришёл в себя, наконец, Мексиканец. — Клянусь Мадонной, я, кажется, был неправ насчёт цен на быков.
— Бывает, приятель, — согласился Дакота Смит.
Он был ошарашен выстрелом не меньше Диего, но старался не подать виду.
* * *
Случилось так, что за голову Джона Винстоуна назначили награду в пятьсот долларов, а за головы Стива и Брюса, младших его братьев, по двести пятьдесят. Ознакомившись с прибитым к придорожному столбу плакатом с семейным портретом и цифрами вознаграждения на нём, братья Винстоуны приняли мудрое решение покинуть Канзас и перебраться в Нью-Мексико. Железнодорожных станций, на которых специализировались братья, в Нью-Мексико не было. Их отсутствие, однако, компенсировалось обилием зажиточных ранчеро, у которых водились деньги.
Генри Уайту визит семейства Винстоунов обошёлся в шестьсот баксов наличными. Вместе с ними сгинула тройка скаковых лошадей, отправился в лучший мир повар Бен и исчезла семнадцатилетняя Дороти, сирота и дальняя родственница хозяина, взятая в услужение за пансион.
Гонец прискакал на выпас на закате. Через полчаса девять всадников, нахлёстывая коней, понеслись на восток в сторону Аризоны. Заночевали в прерии и, едва рассвело, помчались дальше.
Скалистых гор достигли на вторые сутки, к полудню. Следы лошадиных копыт уходили вверх по узкой горной тропе.
— Не успели, — осадил коня Малыш Биллибой. — Там мы их не достанем. На тропе они всех нас положат.
Часом позже всадники повернули на запад и пустились в обратный путь. Ещё через четверть часа обнаружилось, что из девяти их осталось восемь. Неведомо где пропал плюгавый и белобрысый непутёвый ковбой Дакота Смит вместе с гнедой кобылой. Биллибой скомандовал возвращаться, и до четырёх пополудни пропавших разыскивали. Кобылу обнаружили привязанной к мескитовому кусту. Дакоту Смита обнаружить не удалось.
По извилистой, то и дело норовящей оборваться в пропасть тропе, Дакота взбирался двое суток.
— Подобает мужчине, говоришь? — бранил он меня на привалах. — Мужчине подобает заботиться о своей шкуре, приятель. Потому что больше о ней позаботиться некому.
Я мог бы возразить, что о его шкуре большей частью забочусь я, но не стал. Слова хороши вечером, у костра. А в походе следует обходиться без лишних слов, и знать об этом надлежит всякому воину.
На исходе второго дня с юго-востока донеслось конское ржание. Дакота шарахнулся с тропы в сторону и приник спиною к скале. Через минуту ржание донеслось вновь.
«Милях в полутора», — определил я.
Когда небо стало чёрным, Дакота Смит в полной темноте двинулся по тропе дальше.
— Отличные шансы загреметь в пропасть и сломать себе шею, приятель, — ворчал он, перемещаясь со скоростью издыхающей черепахи.
Семейство Винстоунов устроило нам торжественную встречу. Едва солнечные лучи на востоке перекроили темноту в сумерки, Дакота Смит обнаружил себя стоящим на ровной каменистой площадке под прицелом трёх стволов.
— Добро пожаловать, — приветствовал нас заросший щетиной мрачный молодчик. — Рожа незнакомая, — обернулся он к двум остальным. — Кто такой — неизвестно.
— Я знаю, кто это такой, — помог другой молодчик, выгодно отличающийся от первого косым шрамом, рассёкшим бровь от виска к переносице. — Это покойник.
— Само собой, — подтвердил третий, в надвинутой на глаза широкополой шляпе. — Помолишься? — обратился он к Дакоте Смиту. — Мы добрые христиане, а не какие-нибудь язычники, мы подождём. Да ствол-то брось, ни к чему тебе больше ствол.
