Мистер Уизнер мысленно чертыхнулся. Но в дом все-таки вошел и возвратился оттуда примерно через четверть часа.
— Мы с женой все обговорили, — объявил он. — Две тысячи и ни цента меньше.
— Две тысячи! — присвистнул Обмылок. — Я вам что, миллионер, что ли?
— И торг здесь неуместен.
— Так уж и быть, пойду вам навстречу, — сказал мулат. — Полторы тысячи. Это мое окончательное предложение.
— Слишком мало!
— Что ж, счастливо оставаться, — сказал Обмылок, резко разворачивая своего мула и направляясь обратно в сторону дороги.
Но ехал он все же не слишком быстро. Достаточно медленно для того, чтобы мгновением позже, услышав окрик в темноте у себя за спиной, повернуть обратно, тоже прокричав что-то ответ. И он уже знал, что Лэрриби был у него в кармане.
В конце концов, пятьсот долларов — навар неплохой, и поэтому, седлая огромного жеребца, Обмылок пребывал в прекрасном расположении духа. Холка огромного коня находилась гораздо выше уровня его голова. Да уж, пожалуй, в нем и правда будет все шесть футов, никак не меньше. Конь встряхивал гривой и в темноте ночи его можно было принять за монстра исполинских размеров.
Утверждения Уизнера о кротости скакуна по большей части тоже оказались правдой. Конь шел по дороге легким, стремительным галопом, и не поспевавший за ним и шедший в поводу мул все чаще отставал, туго натягивая веревку, которой был привязан. Откуда-то издалека, с той стороны, где остался дом ранчеро, слышался громкий плач ребенка.
Возможно, этот жеребец и был любимцем в фермерском хозяйстве, но только сейчас ему предстояло начать совершенно новую жизнь, в которой не было места любимчикам. В этом Обмылок был уверен, так как прекрасно изучил нрав Джарвина, а также был знаком с теми, кто ходил в приятелях у толстяка. Единственное, в чем он не был уверен, так это каким таким другом Джарвин дорожил настолько, чтобы преподнести ему в подарок коня стоимостью в две тысячи долларов.
Вскоре после полуночи он уже снова был на руднике, где отвел коня в стойло, после чего возвратился к себе в хижину, растянулся на койке и тут же заснул, так и не вспомнив о пропущенном ужине. Обмылок имел особый дар, позволявший ему удовлетворять навязываемые природой потребности сразу и основательно, вместо того, чтобы делать это понемногу и время от времени. Он мог позволить себе наслаждаться бездельем дни, а иногда и недели напролет. Но все это время он просто собирался с силами, накапливая в себе огромнейший заряд энергии, чтобы затем при случае им воспользоваться. Возможно, столь могучая сила сможет найти себе применение при выполнении какого-нибудь сверхтрудного поручения, а затем он снова будет готов для отдыха.
Были известны случаи, когда Обмылку доводилось проводить в пути целых пять дней без сна — если, конечно, не считать того непродолжительного забытья, когда в жаркий полдень он закрыл глаза и на ходу клевал носом, покачиваясь из староны в сторону и рискуя вывалиться из седла. Но даже и то утомительное пятидневное путешествие не выбило мулата из колеи настолько, чтобы того можно было назвать совершенно обессилевшим и ни на что не способным. Тогда он преследовал двух своих врагов, изъездив три сотни миль, выслеживая их среди гор, а накануне пятого дня все же настиг и прикончил обоих, после чего сутки проспал на земле рядом с трупами — а потом заехал подальше в горы и там снова улегся спать.
Широко известен и тот факт, что во время того пятидневного путешествия у него при себе так мало еды, что иному человеку, пожалуй, с трудом хватило бы и на день. Однако по окончании своего грандиозного переезда мулат вовсе не выглядел ослабшим или истощенным. Он просто стал немного худее: в ход пошли слои жира, обычно покрывавшие его тело, и выполнявшие роль своего рода топлива, помогая поддерживать организм в стрессовых ситуациях, подобной этой.
Однако, когда очередь дошла до еды, то ел Обмылок за троих, поглощая пищу в неимоверных количествах. Он набросился на еду, как голодный волк, после чего отправился спать, а по пробуждении был готов снова взяться за ложку. Его тело вновь заплывало жиром с той же быстротой, с какой во время большого испытания оно было способно расстаться с ним.
Завалившись спать, Обмылок проснулся лишь когда в небе забрезжил рассвет. Поднявшись, он отправился прямиком в кухню. Все остальные были лишены подобной привилегии. Но Обмылок находился на особом положении. Джарвин знал, что изо всех достоинств данного рудника лишь одна имела особую притягательную силу для странного мулата и удерживала его здесь. Это была данная ему привилегия появляться в кухне в любое время и поглощать еду в любых количествах, достаточных для полного утоления его зверского голода.
Поначалу подобная затея имела для кухни самые плачевные последствия. На глазах доведенного до отчаяния повара два или три обеда исчезли в утробе ненасытного монстра, после чего орава голодных рудокопов подняла шум, пригрозив забастовкой и требуя лучшей кормежки. После того случая повар уже не был столь опрометчив. Теперь на плите или же в печи он постоянно держал вместительный железный котел с вареными бобами, в которые бросал несколько больших ломтей жирной свинины — чем жирнее, тем лучше. Все это месиво обычно щедро сдабривалось и подслащивалось квартой наидешевейшей черной патоки. Именно этому блюду Обмылок отдавал предпочтение перед всей остальной пищей.
Тем утром Обмылок как обычно появился в кухне и сцапал со стола первый попавшийся ему на глаза съестной кусок, которым, по несчастливому стечению обстоятельств, оказался огромный яблочный пирог, по первоначальному замыслу предназначенный стать приятным сюрпризом для дюжины человек. Лакомое блюдо оказалось в лапах Обмылка прежде, чем замешкавшийся повар успел припрятать его в надежное место.
Но к тому времени, как от пирога остались одни воспоминания, у повара было уже решительно все готово. Он не стал попусту терять времени, и вместо тарелки с вилкой и ножом водрузил на стол огромный котелок, в который воткнул внушительных размеров железную ложку, чей авторитетный вес более чем однажды становился решающим аргументом в кухонных потасовках, время от времени неизбежно разгорающихся за столом.
С вожделением вздохнув, Обмылок пристроился над разверзшимися перед ним недрами котелка и принялся с завидной скоростью поглощать его содержимое. По ходу еды ему приходилось дважды ослаблять пояс, поначалу туго затянутый на животе. Но он с азартом продолжал обжираться, и, казалось, все ещё не был сыт. Первую паузу в еде Обмылок сделал лишь только когда ложка заскребла по дну котла, и увидев это, повар испустил вздох облегчения и довольно потирая руки, улыбнулся раннему гостю.
