Ознакомительная версия.
Потом они долго ничего не говорили, мне только было слышно, как Крэкен ходит взад-вперед по комнате, медленно и тяжело, так что половицы скрипели. А потом и говорит: «Какой дурак будет продолжать игру, если знает, что карты подтасованы? Ладно, Ренкин, ты хотел что-то сказать? Говори что». — «Только одно, сынок, только одно. Ты ведь уже почувствовал вкус этих восьми тысяч, правда?» — «Ну, это как сказать, я бы не назвал это вкусом». — «Ну, посмотри, это тебе что-нибудь говорит?» — спрашивает Ренкин. «Вот это уже больше похоже на вкус. Валяй дальше, Ренкин. Ты всегда был щедрым человеком. Могу сказать, что доверяю тебе больше, чем кому-нибудь другому». — «Дьявол ты, а не человек, — говорит Ренкин. — Ты только что показал, как здорово мне доверяешь. Я говорю только о фактах. Ты мне нужен, а тебе нужны деньги, которые я могу тебе заплатить. Это верно?» — «Можно сказать и так». — «Послушай, Крэкен, мы должны избавиться от этого Коркорана. Он почуял, чем тут пахнет, и теперь не отступится, пока не высосет все, что можно. Он меня разорит, Крэкен, дружище!» — «Конечно, он так и сделает». — «Значит, надо еще раз попытаться его достать». — «Ты хочешь сказать, опять я?» — «Вот именно». — «Нет уж, Ренкин, я пас. Этот тип все равно что ядовитый змей. Я не хочу иметь с ним дело». — «Крэкен, — говорит он, — ты же понимаешь, что тебе все равно придется с ним когда-нибудь встретиться?» — «Зачем это?» — «Разве ты не назвал его шулером?» — «Господи помилуй! Я, наверное, сошел с ума, совеем забыл об этом». — «Такие вещи не забываются». — «Знаешь, Сан-Пабло мне, пожалуй, надоел. Он меня больше не интересует. Поеду-ка я путешествовать». — «Если ты сбежишь от Коркорана, — говорит Ренкин и складывает вместе обе ладони, — тебе в горах больше ходу нет, никто не пожелает с тобой разговаривать, разве что китайцы. А кроме того, разве ты можешь скрыться от Коркорана? Это же настоящий гончий пес. И никогда ничего не забывает и не прощает. Сядь спокойно, Крэкен, и послушай, что я тебе скажу».
Тут я изо всех сил старался услышать, о чем они толкуют, но они стали говорить шепотом, и я ничего не услышал. Только иногда Крэкен принимался ворчать. Тогда Ренкин начинал сызнова, первое слово громко, а потом опять шепотом. Долго они так разговаривали. Не знаю о чем, но, сдается мне, ничего хорошего это вам не сулит.
— Согласен, ничего хорошего, — сказал Коркоран. — Но во всяком случае спасибо тебе, Вилли, за то, что тебе удалось узнать.
— Не стоит, — отозвался Вилли. — Я думаю, вы теперь не станете задерживаться в Сан-Пабло?
— Это почему?
— Почему? Послушайте, мистер Коркоран, этот Ренкин… разве вы не знаете, что это за тип?
— Немного знаю.
— Значит, вам известно, что в Сан-Пабло в его распоряжении куча парней, которые сделают все, что он им велит. Есть такие… ну, им ничего не стоит всадить вам в спину нож, когда вы спите.
— Я об этом подумаю, — сказал Коркоран. — Пока же этот город кажется мне довольно интересным. А что сталось с мисс Мерран, Вилли?
Мальчик снова зевнул.
— О ней больше не нужно беспокоиться, — сказал он.
— Почему же?
— Ейный кавалер вернулся в город, — сообщил Вилли.
Кровь застыла в жилах у Коркорана.
— Ее кавалер, говоришь? — чуть слышно повторил он.
— Ну да, кавалер.
— Ты хочешь сказать, человек, за которого она собирается выйти замуж?
— Ну, это одно и то же. Тот тип, с которым она обручилась. Она ведь из таких, что непременно сделают, что обещались. Разве не так?
— Наверное, так оно и есть, — хриплым голосом проговорил Коркоран. — Собирается выйти замуж… обручилась. — Он быстро подошел к саквояжу, достал фляжку и сделал большой глоток. — А что это за человек? — спросил он, стоя спиной к Вилли.
— А тот, которого она привезла с собой с Востока.
— Что?
— Она ездила туда в гости, на Восток. А когда вернулась, то привезла с собой жениха. Он теперь при шахтах, приехал, чтобы вложить в них свои деньги.
— Значит, он богат? — мрачно констатировал Коркоран.
— Натурально. Не знает, куда деньги девать. У него их целая куча.
— И он все равно позволяет ей работать, учить ребятишек?
— Она сама делает то, что считает нужным. Может, она хочет, чтобы он полюбил ее края, прежде чем она окончательно решит за него выйти.
— Как его зовут?
— Это может быть только один человек в Сан-Пабло. Большой Роланд.
Коркоран наклонился и занялся тем, что стал вытряхивать лесок, скопившийся за манжетой его брюк; ему потребовалось немало времени, прежде чем он успокоился и удостоверился в том, что по его лицу ничего нельзя прочесть.
— Он, должно быть, порядочный человек, — сказал Коркоран.
— Похоже, он вас знает.
— Принял, скорее всего, за кого-нибудь другого.
— Он думал, что вы один футболист, с которым он когда-то был знаком.
— Мне тоже так показалось.
— Разве вы можете играть в футбол? Вы же такой худой — кожа да кости!
— Я же тебе сказал: он ошибся.
— И веса в вас фунтов полтораста, не больше, мистер Коркоран, со всей вашей одежкой.
— Думаю, еще меньше. Нет, эти его разговоры насчет футбола просто смешны.
Вилли Керн, положив на стол руки и опершись на них подбородком, внимательно рассматривал стоявшего перед ним Коркорана.
— А бывают еще и легковесы, — заметил он. — Помню такого Ингрема, он был полузащитником.
— Что ты знаешь о футболе, сын мой?
— Я? Да читал об этом все, что можно. Аж до самого того времени, когда он только начинался. Так вот, среди ветеранов был Реймонд, он весил сто сорок фунтов. Играл в нападении и прорывал линию так, что будь здоров.
— Это был великий футболист, — сказал Коркоран.
— Может, вы его знали? — быстро спросил Вилли.
— Слышал о нем, — ответил Коркоран и тут же прикусил губу, поняв, что чуть было не проговорился.
— А еще был такой Чеймберс, тоже из группы нападающих. От него на поле спасения не было. А весил не больше вашего. Но самым знаменитым из них был Берлингтон. Вы о нем когда-нибудь слышали?
Коркоран отвернулся и закашлялся:
— По-моему, нет, что-то не припоминаю.
— Он весил сто сорок и стоял в воротах. Так вот, целых два сезона никто не мог мимо него прорваться. Это ж надо!
— Значит, ему везло.
— Везло? Ему? Ну уж нет! Про него говорили, что он читает мысли. Он всегда знал, куда направляется мяч, и всегда оказывался на том самом месте. Он и кидать мог тоже. Один раз кинул с пятидесяти двух ярдов. Это ж надо!
Коркорану казалось, что он снова пинает тяжелый мяч, видит, как тот летит по воздуху, словно воздушный шар, снова видит, как он шлепается перед перекладиной — пятьдесят тысяч человек ждут, затаив дыхание, — и наконец, мяч снова взмывает вверх и перелетает через перекладину!
Ознакомительная версия.
