по ручью можно будет не только пройти, но и верхом проехать! — с торжеством объявил нам Рюб.
Составляя свои многочисленные планы, я тоже думал об этом ручье, который бежал мимо лагеря, затем сворачивал в нашу сторону и огибал подножие холма. Однако все мои размышления сводились к тому, что ручьем воспользоваться нельзя из-за высокой воды, а возможность ее спада мне не приходила в голову.
— Знаете что, капитан, — обратился ко мне Рюб. — Послушайтесь старика. Когда спадет вода, спуститесь в ручей вместе с вашим Моро и идите к лагерю. Высокие берега закроют вас, и я ручаюсь, что вы пройдете незамеченным. Оставьте коня в воде, а сами отправляйтесь за вашей красавицей. Потом бегите к Моро, вскочите на него и мчитесь во всю прыть к нам. Мы будем в засаде с ружьями наготове и так угостим индейцев, что им не поздоровится!
Разумеется, лучше этого плана ничего нельзя было придумать, и я, не теряя времени, приготовился к отъезду. Сборы мои были недолгими, и, подождав, чтобы немного спала вода, я отправился в путь.
Товарищи сердечно простились со мной, пообещав жестоко отомстить индейцам, если я погибну.
Рюб и Гарей проводили меня под прикрытием густого кустарника вниз к ручью. На прощание Гарей сказал мне:
— Не бойтесь, капитан: Рюб и я будем поблизости, и, как только услышим ваши выстрелы, мы сейчас же поспешим вам навстречу. Если же с вами случится что-нибудь худое, мы клянемся отомстить этим негодяям!
Простившись с друзьями, я направил Моро в ручей, и мы оба погрузились в воду. Хотя берег и был достаточно высок, чтобы скрыть нас от индейцев, я все-таки из предосторожности снял шапку с перьями и держал ее в руке. Таким же образом нес я и пистолеты, чтобы они не намокли.
Глубина ручья благоприятствовала мне: при более низком его уровне было бы больше шума и плеска, а теперь Моро по грудь в воде двигался почти бесшумно.
Я пробирался вперед чрезвычайно медленно. Мне приходилось идти против течения и вдобавок все время думать о том, чтобы держать свою голову и голову Моро ниже уровня берега. Для этого я должен был местами ехать, сильно наклонившись и пригнув морду лошади к самой воде.
Такой способ передвижения крайне утомителен, и я часто останавливался, чтобы отдохнуть.
Мне очень хотелось взглянуть, насколько я приблизился к лагерю, но я боялся высунуть голову даже на минуту: в такую светлую ночь меня легко могли увидеть.
Я остановился, прислушиваясь. До меня донеслись из лагеря звуки голосов, значит, моя цель близка и нужно только выбрать удобное место для выхода из ручья.
Судьба благоприятствовала мне. Проехав еще немного вверх по течению, я увидел переход, проложенный буйволами и дикими лошадьми.
Около этого перехода берег был так высок, что я мог безбоязненно оставить свою лошадь. Воткнув в дно ручья взятый с собой колышек, я привязал к нему Моро, а сам начал подниматься. Взобравшись наверх, я надел свой пестрый головной убор, пробрался благополучно между мустангами и оглянулся. Около меня никого не было. Подальше пылали костры, вокруг которых беспечно болтали и смеялись индейцы.
Я был в лагере команчей.
Глава 27
ДРУЖЕСКАЯ ВСТРЕЧА. СОВЕТ
Посреди лагеря возвышался единственный шатер, вероятно жилище предводителя. Перед ним горел громадный костер, около которого сидели группами пленные женщины и сновали краснокожие. Многие из последних были в мексиканских костюмах, похищенных ими во время набега.
— Значит, она в палатке, — подумал я и торопливо отправился к шатру, разыскивая свою невесту.
В эту минуту раздался голос глашатая, вызвавший всеобщее движение. Слов я, конечно, не понял, но в них, по-видимому, заключался призыв к чему-то торжественному и важному. В то время как дикари со всех концов лагеря потянулись к большому костру, я направился к рощице, находившейся позади шатра. Я шел медленно, подражая походке команчей.
Вероятно, это подражание было настолько удачным, что один встречный индеец окликнул меня: «Уаконо!»
— Ну, в чем дело? — спросил я по-испански, что несколько удивило индейца. Однако он понял меня и сказал:
— Ты слышишь призыв, Уаконо? Что же ты не идешь на совет? Хиссо-ройо уже там.
Я понял эту фразу благодаря жестикуляции индейца и потому, что случайно мне были известны слова «призыв» и «совет». Однако вторично ответить по-испански я не решился и был в растерянности, как мне избавиться от этого непрошеного собеседника. Мне пришла в голову блестящая мысль: приняв величественный вид, я сделал ему прощальный знак рукой, как будто мне неприятно было, что нарушили мои размышления.
Индеец нерешительно отошел, изумленный поведением своего приятеля, а я вскоре смешался с толпой, окружавшей большой костер.
Встреча с индейцами убедила меня, что совет еще не состоялся, и, стало быть, я вовремя явился в лагерь. Но где же Изолина?
Может быть, ее держат отдельно от других пленниц и она вовсе не в палатке, а спрятана где-нибудь в роще до окончания совета.
Последнее значительно облегчило бы выполнение моего плана. Все мужчины, вероятно, ушли на совет, и, возможно, я застану Изолину одну. Но если даже при ней окажутся пять-шесть стражей, я легко с ними справлюсь при помощи моих двух револьверов. Приободренный такими мыслями, я проскользнул в рощу и принялся за поиски.
К счастью, деревья росли довольно редко, и я мог двигаться без всякого шума. Предположение мое оказалось неверным: не все мужчины пошли на совет. Многие из них сидели у костров вместе с пленницами.
Вся моя кровь закипела, когда я увидел, как эти негодяи обращаются с несчастными рыдавшими женщинами. Мне страстно захотелось броситься к этим беспомощным жертвам, но меня удержала мысль, что это помешает мне спасти Изолину.
Индейцы не обращали на меня никакого внимания. Обойдя всю рощу, я нигде не нашел своей невесты. «Вероятно, она в палатке», — окончательно
