— Почему бы вам не открыть лавку? — предложил я.
Цыплятник удивился вопросу и на какое-то время крепко задумался, не найдя, что сразу ответить. Когда же он заговорил, в глазах его читалась грусть.
— Боюсь, мне поздно менять место в городе, — покачал он головой.
Я уже хотел спросить, что за место у него такое, как вдруг по ветру разнесся звук (не то приглушенный треск, не то щелчок), вслед за которым вдали что-то со свистом рассекло густой прибрежный воздух. Лопнула одна из веревок тяглового устройства. Мужчина в черной шляпе стоял над упавшей лошадью — та повалилась в песок. Он не сек ее, не хлестал, а значит, животное либо умерло, либо готовилось умереть.
— Городок у вас страшный, — заметил я.
— Страшный, страшный, — ответил цыплятник. — И он, похоже, сломал меня. Сломал многих, кто осмелился приехать в Сан-Франциско. — Он кивнул сам себе и произнес: — Да, этот город определенно сломал меня.
— В каком же месте он поломал вас?
— Спросите лучше, в каком не поломал.
— Так, может, вам вернуться домой и начать все заново?
Мужичок покачал головой.
— Вчера один человек спрыгнул с крыши гостиницы «Ориент». Падая, он хохотал, а ударившись о землю, лопнул. Говорят, он здорово нализался, но я-то видел его трезвым почти перед самым прыжком. В воздухе Сан-Франциско витает особенный дух, что в силах отравить вас до глубины души. Имя ему — головокружение от широты возможностей. Я понял, понял, что прыгун тот — воплощение духа Сан-Франциско. По правде говоря, увидев, как человек сиганул с крыши, я был готов аплодировать ему.
— И зачем вы рассказали о нем? — спросил я.
— Можно, конечно, покинуть Сан-Франциско и вернуться домой, но это буду уже не я. Я никого не узна´ю, и меня не узнает никто.
Обернувшись, он посмотрел на город. Потрепал по голове цыпленка и хихикнул. Вдруг вдалеке прогремел выстрел, раздался топот копыт и женский крик, перешедший в похожий на кудахтанье смех.
— Большое сердце, полное жадности! — воскликнул мужичок и побрел в сторону города, исчезая в толпе.
Тем временем на берегу мужчина с кнутом снял шляпу и отошел в сторонку от мертвой лошади. Он смотрел на бесчисленные мачты, и в позе его угадывалась полнейшая неопределенность. Как я ему не завидовал.
Мы постучались в номер к Моррису, но нам никто не ответил. Тогда Чарли вскрыл замок, и мы проникли в комнату.
У двери были сложены в кучу туалетные принадлежности, воск и одеколон. Больше признаков того, что Моррис жил здесь, — сумок, одежды — мы не заметили. Окна были плотно закрыты, постель убрана. Такое чувство, что Моррис не ночевал в номере несколько дней. Странно, если не сказать подозрительно или страшно. Да, мы с Чарли опоздали с приездом, но ведь и Моррису дали четкие указания: ждать нас, как бы долго мы ни задерживались в пути. И не в обычае Морриса нарушать приказы Командора.
Я предложил спросить у хозяина, не оставил ли Моррис какой-нибудь записки для нас. На что братец ответил: дескать, иди, сам спрашивай. Я уже взялся за ручку двери, когда заметил торчащий из стены, возле которой стояла кровать, большой рожок черного цвета. В его нутре висел начищенный до блеска медный колокольчик. Табличка под рожком сообщала:
ПОЗВОНИТЕ В КОЛОКОЛЬЧИК И ГОВОРИТЕ В РАСТРУБ
Делать нечего, я последовал инструкции — звон колокольчика наполнил комнату. Перепуганный, Чарли выгнул шею и уставился на рожок.
— Ты что делаешь? — спросил братец.
— Говорят, на востоке в гостиницах эта система давно работает.
— Система? Какая система?
— Потерпи.
Прошло мгновение, и из глубин гостиницы раздался далекий хриплый женский голос:
— Да, слушаю, мистер Моррис!
Чарли начал озираться по сторонам.
— Гд е оно? В стене? Кто говорит?
— Я слушаю! — повторил голосок. — Что вам угодно?
— Ответь, — поторопил меня Чарли, но я вдруг ощутил такую робость, что сделал братцу жест — говори, мол, сам. Чарли произнес: — Эй! Вы меня слышите?
— Слышу, но плохо. Говорите, пожалуйста, в раструб.
Чарли вошел в раж, ситуация начинала его забавлять. Встав с кровати, братец подошел к рожку и уткнулся в него лицом.
— Так лучше? — спросил он.
— Намного, — ответил голос. — Чем могу служить, мистер Моррис? Хорошо, что вы наконец вернулись. Мы забеспокоились, увидев, как вы уходите с тем странным бородатым коротышкой.
Тут мы с Чарли переглянулись, и братец снова произнес в рожок:
— Я не мистер Моррис, мэм. Я приехал его навестить. Мы с мистером Моррисом оба из Орегона, работаем на одного человека.
Последовало молчание.
— А где мистер Моррис? — спросил голос.
— Этого я не знаю.
— Мы только что сами приехали, — не утерпев, вклинился я.
— Кто это? — спросил голос.
— Это мой брат, — сказал Чарли.
— Так вас уже двое?
— Нас всегда было двое, — ответил я. — Сколько себя помню, у меня всегда был брат.
Ни Чарли, ни женщина юмора не поняли. Я будто и не шутил вовсе. Женщина тем временем сварливо поинтересовалась:
— Кто пустил вас в номер мистера Морриса?
— Дверь была не заперта, — соврал Чарли.
— И что с того? Нельзя просто так входить в комнату, которую снимает другой человек, и пользоваться его переговорным устройством!
— Примите наши извинения, мэм. Нам была назначена встреча с мистером Моррисом несколько дней назад, но мы порядочно задержались в дороге. Так торопились увидеть его, что напрочь позабыли о приличиях.
— Мистер Моррис не упоминал ни о каких встречах.
— А с чего ему о них упоминуть?
— Гм… — промычал голос.
Чарли продолжил:
— Вы сказали, что он ушел вместе с бородатым коротышкой. Этого коротышку зовут Варм? Герман Варм?
— Я не спрашивала, как его зовут, и он сам не представился.
— Какого цвета у него борода? — спросил я.
— Это снова ваш брат?
— Борода у коротышки рыжая? — надавил я.
— Рыжая, рыжая.
— И давно мистер Моррис отсутствует? — спросил Чарли.
— Сегодня четвертый день как. Он оплатил проживание в номере до завтрашнего утра. Когда я узнала, что его какое-то время не будет, то предложила возместить плату за пропущенные дни, однако мистер Моррис отказался. Вот истинный джентльмен.
— И он не оставил для нас ничего?
— Не оставил.
— И не сказал, куда направляется?
— На Светящуюся реку. Сказав это, он рассмеялся, а вместе с ним и тот коротышка с рыжей бородой. Почему, я так и не поняла.
— Так они вместе смеялись?
