Вот наступит утро, и тогда… Тогда братья Фернандесы могут сбежать, а могут умереть — как пожелают.
Наступил рассвет, как он всегда наступает, медленно скользя светлеющей полосой серого света по каменным стенам каньона. Муравьи, даже не догадываясь о том, чего они лишились, занялись своими повседневными делами. Благодарный судьбе Кид сидел, прислонившись спиной к стене пещеры, рядом с Бесс О'Нил, головка которой покоилась у него на плече, и глядел на пробуждающийся рассвет.
Казалось, муравьи были единственными живыми существами на этом откосе. Кид разбудил девушку и встал, затем они сели на коней и направились шагом в сторону тропы. Когда они обогнули завал из валунов, загораживающий им обзор, то никого на тропе не увидели.
— Похоже, они уехали! — сказал Кид.
— Еще нет.
Хуан Фернандес вместе с Мигелем появился из-за валунов, оказавшись сбоку от них. Во взгляде Хуана пылала жгучая ненависть, а револьвер в его руке достаточно ясно говорил о его намерениях.
— Мы собираемся убить вас, сеньор.
— Похоже на то, — спокойно согласился Кид. — Можно мне покурить напоследок?
Хуан пожал плечами.
— Почему бы и нет? Надеюсь, табак и бумагу ты держишь в нагрудном кармане?
Колючка Кид очень осторожно достал и то и другое и свернул сигарету.
— Какая жалость, — вздохнул он, — еще всего несколько минут, и мы были бы на свободе. — Зажав сигарету в зубах, он зажег спичку, чиркнув ею о седло. Затем взглянул на Хуана и усмехнулся, держа горящую спичку в руке: — Не обижайся, но вчера ночью мне все же следовало тебя убить. Тем более, что ребята из Арагона все равно вас поймают. В конце концов они догадаются, что к чему. — Спичка горела медленно. Слишком медленно. — Кто-нибудь наверняка видел, как ты увозил Бесс.
— Никто нас не видел, — с удовлетворением сказал Хуан. — А если ты все же собираешься курить, то тебе лучше поджечь сигарету.
— И тем не менее, — возразил Кид, — мне кажется… — Тут ползшее по спичке пламя коснулось его пальцев. Вздрогнув от боли, он вскрикнул: — Черт! — и взмахнул рукой, отбрасывая спичку.
Но на этом движение его руки не закончилось. Он выхватил револьвер, и его выстрел прогремел одновременно с выстрелом Фернандеса. Пуля Хуана прочертила борозду по коже передней луки седла, скользнув как раз перед Кидом, но зато его выстрел пришелся Хуану прямо в грудь, и в тот самый момент, когда он, покачнувшись, падал на землю, револьвер Колючки Кида заговорил снова.
Выпустив из руки оружие, Мигель схватился за бок, на его лице появилось выражение искреннего изумления. Он выпал из седла и распростерся на земле, в лицо ему били лучи уже выглянувшего из-за гор солнца. Хуан попытался было подняться, но затем снова упал.
Через два часа — это около двенадцати миль пути — они уже были на ранчо, где Бесс жила со своим дядюшкой. Колючка Кид, сдвинув на затылок сомбреро, смотрел на свою спутницу. Ее глаза сияли от восторга, а взгляд был весьма многообещающ.
— Какой ты храбрый! — сказала она.
Кид небрежно пожал плечами.
— Ну что ты, — сказал он, — это просто везение. — Но тут же, вспомнив о каменном наконечнике древней стрелы, добавил: — Везение и боги яки. Они были милостивы ко мне, к нам.
— Можешь говорить что угодно, — упорствовала она, — но, по-моему, ты был просто великолепен!
Благодушно улыбаясь, Колючка Кид пополировал ногти о перед рубахи и, любуясь ими, сказал:
— Наверное, ты права. Да и кто я такой, чтобы спорить с дамой?
Человек, лежавший ничком на земле близ зарослей чольи, был еще жив. Рядом валялся так и не успевший выстрелить револьвер. Человек лежал уже шесть часов с того момента, как упал на землю, сраженный сразу двумя пулями. На спине его выгоревшей рубахи темнело большое пятно крови, уже высохшее под раскаленным солнцем.
Над ним, словно башня средневекового замка, возвышалась уходящая в небо вершина Рэттлснейк-Бьютт. Будто одинокий страж, высилась она над опаленным солнцем простором долины.
У самой руки раненого остановилась маленькая ящерка. Сквозь тонкую полупрозрачную кожицу можно было разглядеть, как бьется ее крохотное сердечко, когда она, неподвижно застыв, с тревожным удивлением разглядывала распростертого на земле человека. Застоялый запах пота и крови таил в себе опасность.
По спине лежавшего пробежала дрожь. Ящерка испуганно кинулась прочь, мгновенно затерявшись среди камней и чахлых кустиков меските. Но мускулы раненого снова расслабились, и он так и остался неподвижно лежать на земле. И все же это чуть заметное движение, казалось, не пробудило в человеке жизнь. Мало-помалу, подобно тому, как вода точит камень, прокладывая себе путь сквозь скалы, сознание начинало возвращаться к нему.
Человек долго лежал с открытыми глазами, пытаясь вспомнить, где он находится. Поначалу он просто лежал, не думая ни о чем, потом осознание собственной странной неподвижности дошло наконец до его рассудка, заставив задуматься о том, что же произошло.
И тут, словно прорвало плотину, воздвигнутую пережитым после ранения шоком, его захлестнули воспоминания.
Он знал, что в него стреляли. Зная, кто в него стрелял, раненый понимал, что его бросили здесь, решив, что он мертв. Он сразу осознал, что это ему только на руку.
Человек мысленно обследовал свое тело. Он ранен, но куда и насколько серьезно, ему еще предстояло узнать. Судя по ноющей боли в голове, одна из пуль скорее всего угодила именно туда. Кроме того, у него онемел весь левый бок.
Больше здесь оставаться нельзя. Но прежде всего нужно укрыться от солнца. А уж потом решать, как быть и что делать дальше. Хорошо зная пустыню, он понимал, как опасно лежать на солнце, под лучами которого тело теряет влагу. Жара и жажда в пустыне куда опаснее, чем люди, стрелявшие в него.
Брет Ларейн уперся ладонями в песок и попробовал приподняться. Он осторожно согнул колени. Руки и ноги слушались — это хороший признак. Оказаться сейчас беспомощным означало бы верную смерть.
Стоя на коленях, он поднял руку и ощупал голову. Да, точно, рана была. И кроме того, у него, без сомнения, небольшое сотрясение мозга. Рана в левом боку оказалась серьезной, и, судя по засохшим пятнам на рубахе и штанах, он потерял много крови.
Когда человек теряет кровь, его начинает мучить жажда, и это еще одна опасность.
Подобрав с земли револьвер, Брет сунул его в кобуру. Выстрел, выбивший его из седла, раздался без предупреждения. Сам же он схватился за револьвер инстинктивно, привычным движением человека, жизнь которого впрямую зависит от оружия. Это был скорее порыв, чем осознанное действие.
Брет неуверенно поднялся на ноги и огляделся, ища взглядом своего коня, но того нигде не было видно.
