Они оба принялись за необходимые приготовления к умеренному обеду, приправой к которому служил великолепный аппетит.
Тот из охотников, который назвал себя Скорым Гэрри, представлял собою образец мужественной красоты во всем ее благородном величии.
Его подлинное имя было Генрих Марч, но пограничные жители, следуя обыкновению индейцев прибавлять прозвища к собственным именам, называли его Скорым Гэрри, а иногда и просто Торопыгой, намекая этим на чрезвычайную порывистость его движений и беззаботность характера, какими он прославился на всей линии поселений, разбросанных между Нью-Йорком и Канадой. Физическая сила Скорого Гэрри вполне соответствовала его гигантскому росту. Черты его лица были правильны и красивы, и все его манеры, несколько грубые, как у всех колонистов, были, однако, проникнуты каким-то особенным изяществом, гармонировавшим как нельзя лучше с его наружностью.
Другой характер и иная наружность отличали спутника Генриха Марча, которого он называл Зверобоем. Он был, сравнительно, тщедушен и тонок, хотя мускулы его обличали необыкновенную ловкость и проворство. Выражение его лица невольно располагало к нему наблюдателя. Это было наивное простосердечие, соединенное с твердостью воли и исключительной искренностью. С первого раза можно было даже подумать, что он нарочно прикидывается добряком и простаком, чтобы тем удобнее скрыть затаенный обман и плутовство. Но эти подозрения исчезали при первом же знакомстве с Зверобоем.
Оба товарища были еще молоды. Торопыге казалось на вид лет двадцать восемь; Зверобой имел не более двадцати пяти. Их костюм состоял из выделанных оленьих кож; таким образом оба спутника, повидимому, принадлежали к числу людей, проводивших свою жизнь в дремучих лесах на рубеже возникающей цивилизации.
— Ну, Зверобой, теперь за дело! Докажи, что твой желудок работает мастерски, как и у всех этих делаваров [6], среди которых ты был воспитан, — сказал Гэрри, отправляя в рот огромный кусок дичи, которого европейскому крестьянину хватило бы на целый обед. — Докажи, любезный… своими зубами докажи этой лани, что ты человек в полном смысле слова. Своим карабином ты уже доказал это отличнейшим образом.
— Не большая честь для человека хвастаться тем, что он врасплох убил бедную лань, — отвечал его скромный товарищ, принимаясь за обед. — Если бы это была пантера или дикая кошка, можно бы, пожалуй, и похвастаться. Делавары прозвали меня Зверобоем вовсе не за силу и храбрость, а единственно за верный глаз и проворство. Застрелить оленя, конечно, еще не значит быть трусом; но все же было бы безрассудством выдавать это за храбрость.
— Твои делавары, любезный, кажется, не большие храбрецы, — пробормотал сквозь зубы Скорый Гэрри, отправляя в рот новый солидный кусок мяса. — Эти праздношатающиеся минги [7] скрутили их по рукам и ногам, как беззащитных овечек. Не так ли?
— Нет, вовсе не так, — с жаром возразил Зверобой. — Это дело надо понять хорошенько и не перетолковывать вкось и вкривь. Минги — самые вероломные, коварные дикари, и весь лес наполнен их обманом и хитростью. Нет у них ни честного слова, ни верности своим договорам. А с делаварами я прожил десять лет и очень хорошо знаю, что они умеют быть героями, когда нужно.
— Хорошо, Зверобой, если мы коснулись этого предмета, то будем говорить откровенно, по-человечески. Ты уже давно составил себе славу отличного охотника и прославился во всех лесах. Скажи мне: нападал ли ты когда-нибудь на человека и способен ли ты стрелять в неприятеля, который подчас не прочь сломить тебе шею?
— Скажу по совести, Гэрри, никогда я не имел поводов к убийству. Я жил между делаварами в мирное время, а по моему мнению, преступно отнимать жизнь у человека, раз он с тобою не в открытой войне.
— Как! Разве тебе не случалось сталкиваться у своих капканов с каким-нибудь мошенником, который собирался украсть твои шкуры? В этом случае, я полагаю, ты бы разделался с ним сам, своими собственными руками: не тащить же его к судье и не заводить тяжбы, всегда соединенной с хлопотами и большими издержками.
— Я не расставляю ни капканов, ни сетей, — с достоинством отвечал охотник. — Я живу своим карабином и не боюсь с этим оружием никого в мире. Никому не предлагаю я звериной кожи без дыры на голове там, где природа устроила органы зрения или слуха.
— Звериная кожа совсем не то, что волосы с неприятельского черепа. Подкараулить где-нибудь и подстрелить какого-нибудь индейца значит действовать по тем же правилам, каких придерживается твой неприятель, когда ведет с тобой войну. По-моему, чем больше отправить на тот свет этих негодяев, тем веселее на душе и спокойнее совесть. Надеюсь, приятель, что если карабин твой умеет ладить только с четвероногими, то мы в будущем не так часто будем видеться с тобою.
— Наше путешествие, Гэрри, скоро окончится, и мы можем разойтись, если тебе угодно. Меня ждет друг, который не постыдится вести знакомство с человеком, не убившим никого из людей.
— Желал бы я знать, что завело сюда этого щепетильного делавара? — бормотал Марч, не скрывая своего неудовольствия и недоверчивости. — В каком месте, говоришь ты, молодой начальник назначил тебе свидание?
— Возле небольшого утеса на краю озера, где, как меня уверяли, индейские племена имеют обыкновение заключать договоры и закапывать в землю свои боевые томагавки [8]. Я часто слышал от делаваров об этом утесе, хотя еще ни разу не видел его. Об этой части озера все еще спорят между собой минги и делавары. В мирное время оба племени здесь ловят рыбу и охотятся за зверем, так что этот клочок составляет пока общую собственность.
— Общую собственность — вот оно как! — вскричал Скорый Гэрри, заливаясь громким смехом. — Желал бы я знать, что скажет на это Гуттер Том Пловучий, который пятнадцать лет сряду один владеет озером исключительно и нераздельно! Не думаю, что он охотно уступит его делаварам или мингам.
— А разве колонии будут смотреть хладнокровно на этот спор? Вся эта страна должна же составлять чью-нибудь неотъемлемую собственность. Ведь колонисты, повидимому, не знают пределов для своей жадности и готовы захватить все места, какие только удастся.
— Ну, сюда, надеюсь, никогда не забредет нога колонистов. Им и не узнать об этом захолустье. Старик Том не раз мне говорил, что им в тысячу лет не разведать об этих местах, и я со своей стороны решительно убежден, что Том Пловучий никому на свете не уступит своего озера.
— По-твоему выходит, Гэрри, что старик Том решительно необыкновенный человек. Он, очевидно, не принадлежит ни к мингам, ни к делаварам, ни к бледнолицым, и захватил себе один такое местечко, из-за которого готовы перессориться все племена. Кто же он, этот человек? Какой он породы?
