– Что скажешь? – спросил у меня Чарли.
– Поехали отсюда.
– Она же оставила для нас дверь открытой.
– Не нравится мне эта старушенция.
Чарли поддел сапогом кусочек снега.
– Она хранит огонь в очаге. Чего тебе еще надо? Мы же не жить к ней приехали.
– И все равно, поехали отсюда.
В этот момент женщина прокричала:
– Дверь!
– С меня хватит пару часиков посидеть у огня, – сказал Чарли.
– Больной я, а не ты! Едем дальше.
– Нет, остаемся.
По дальней стене хижины поползла тень старухи. Показавшись в дверном проеме, женщина вновь прокричала:
– Дверь! Дверь! Дверь!
– Видал? – произнес Чарли. – Нас приглашают.
Да, приглашают на ужин, где главным блюдом станем мы. Впрочем, я настолько ослаб, что когда Чарли за руку потащил меня в хижину, я не сопротивлялся.
Внутри имелись стул, стол и грязный тюфяк. Мы уселись напротив каменной печи прямо на покореженные доски пола. Жар от огня приятно грел лицо и руки, и на какое-то время я даже порадовался смене обстановки. Старуха же сидела за столом, завернутая в тряпье, под которым не было видно лицо. Перед ней на столе лежала горка тускло-красных и черных не то бисерин, не то камушков. Старуха ловко выхватывала из кучи по одной штучке и нанизывала ее на тонкую проволоку для бус или еще какого-то изысканного предмета украшений. Рядом стояла лампа, под колпаком трепетал слабый желто-оранжевый огонек. С его кончика срывался хвостик черного дыма.
– Мы вам очень обязаны, мэм, – произнес Чарли. – Мой брат болен и не может спать под открытым небом.
Старуха не ответила, и Чарли вслух подумал:
– Не глуха ли она?
– Нет, я не глуха, – ответила старуха и зубами перекусила проволоку.
– Я лишь высказал предположение, – поспешил оправдаться Чарли. – И вовсе не хотел никого оскорбить. Напротив, слух у вас отменный, острый! И, позвольте заметить, у вас чудесный дом.
Отложив недоделанное украшение, женщина обернулась к нам, но и на сей раз я не сумел разглядеть ее лица из-за пляшущих теней от тряпок.
– Думаете, я не поняла, что вы за люди? – Она указала кривым пальцем на наши оружейные пояса. – Бесполезно, не притворяйтесь.
Чарли тут же переменился, точнее вновь стал собой.
– Ну хорошо, – сказал он. – Кто же мы, по-вашему?
– Убийцы, я права?
– Раз носим оружие, значит, убийцы?
– За вами следуют мертвые.
Волосы у меня на затылке зашевелились. Глупо, конечно, но я не осмелился обернуться. Чарли же продолжил как ни в чем не бывало:
– Боитесь, что и вас укокошим?
– Я ничего не боюсь, – ответила старуха. – И уж тем более не опасаюсь ваших пуль и слов. – Она посмотрела на меня. – Но ты боишься, что я тебя убью?
– Я очень устал, – невпопад ответил я.
– Ну так ложись, – велела женщина.
– А вы где устроитесь?
– Мне сегодня сна не видать – к утру надо закончить работу. После, меня здесь, по большей части, не станет.
Лицо Чарли сделалось каменным.
– Дом не ваш, верно?
Старуха напряглась и вроде даже перестала дышать. Потом она откинула с головы тряпки, и в слабом свечении лампы я увидел ее лысый череп: лишь тут и там торчали редкие пучки жиденьких седых волос да темнели вмятины, как на боках переспелого плода.
– Каждое сердце звучит по-своему, – сказала она, обращаясь к Чарли. – Точно так неповторим и звон каждого колокола. Твое сердце, юноша, стучит угнетающе, мне больно слышать его биение. И больно заглядывать тебе в глаза.
Долгое время Чарли и ведьма молча смотрели друг на друга. Глядя попеременно на их лица, я не мог сказать: кто из двоих о чем думает? Наконец старуха укрыла череп тряпьем и вернулась к работе, а Чарли растянулся прямо на полу. Я, испугавшись ведьмы, устроился рядом с братцем, не на тюфяке. Безопаснее было держаться друг друга.
Страх страхом, а болезнь так ослабила меня, что я очень скоро заснул. Во сне я очутился в точной копии ведьминой хижины, правда, стоял и смотрел сверху вниз на себя спящего. Старуха поднялась из-за стола и приблизилась ко мне и Чарли. Я, спящий, заворочался и вспотел. Чарли же спал как убитый. Женщина тем временем наклонилась к моему братцу и руками раздвинула его губы. Из складок ее одежд в рот Чарли потекла какая-то черная дрянь, и я – не спящий, а бодрствующий – закричал, чтобы ведьма перестала, ушла, не трогала моего братца. С криком же я и пробудился.
Чарли лежал рядом и смотрел на меня. Он так спал, с раскрытыми глазами, чего я вечно пугался. Старуха по-прежнему сидела за столом. Горка бусин перед ней заметно уменьшилась, значит, времени прошло прилично. Ведьма смотрела в темноту дальнего угла. Что там увидела? Она все смотрела и смотрела, не отворачивая головы, и я, плюнув, снова лег. Сон пришел почти моментально.
Проснувшись утром, я не застал рядом Чарли. Потом обернулся, заслышав шаги, и увидел братца. Он стоял у выхода и смотрел на пустырь перед хижиной. День выдался ясный. Лошади топтались на месте, привязанные к корням перевернутой коряги: Шустрик чего-то вынюхивал в подмерзшей траве, а Жбан дрожал и пялился в пустоту.
– Старуха ушла, – произнес Чарли.
– Скатертью дорога.
Поднявшись, я было направился к выходу (хотел справить малую нужду), но Чарли – какой-то осунувшийся, словно и не спал совсем – преградил мне путь.
– Уйти-то ушла, но и нам кой-чего оставила на память.
Братец указал на дверной проем, поперек которого висела нить бусин. Тут же вспомнились старухины слова: «После меня здесь по большей части не станет». По большей части… однако не полностью.
– Что скажешь? – спросил я у Чарли.
– Это уж точно не для красоты повешено.
– Она повесила, а мы снимем, – ответил я и потянулся к бусам.
Тут Чарли перехватил мою руку и сказал:
– Не трогай, Эли!
Мы отошли от двери, чтобы обдумать варианты действий. Лошади, заслышав наши голоса, обернулись и теперь смотрели в сторону дома.
– Под бусами не пройти, – сказал Чарли. – Остается выбить окно и вылезти на улицу.
Я похлопал себя по животу, который, надо сказать, всегда отличался изрядной полнотой, и заметил, что в маленькое отверстие мне не пролезть. Чарли ответил, дескать, попытка не пытка. Я же парировал: застрять в дырке и тужиться, влезая обратно в дом, – именно что пытка. И поэтому я даже пробовать не стану.
– Ну, – произнес Чарли, – тогда я вылезу один. Дождись меня: добуду инструменты и расширю для тебя проход.
Сказав так, он установил под окном колченогий стул и забрался на него. Выбил стекло рукояткой револьвера, подтянулся и вылез. Потом мы встретились у дверного проема: он снаружи, я внутри. Он улыбался, я нет.
– Ты смотри-ка, – пробормотал Чарли и принялся стряхивать с живота осколки стекла.
