возможно, мертв. Но Солнечный Дождь, понимая и разделяя его чувства, удержал мальчика прикосновением руки и молча, одними лишь знаками дал указания ему и Четану. Четан остался наверху, они же двинулись вниз, чтобы, обойдя водопад справа и слева и обследовав подступы к нему, встретиться у ручья, в который он впадал.
Харку переполняло горделивое сознание, что ему дали важное задание и что Солнечный Дождь рассчитывал на него как на воина. Это доверие придало ему новые силы, а распростертое на траве неподвижное тело отца обожгло его сердце ненавистью к неизвестному врагу. Он был весь напряжен и в то же время спокоен, как сильный человек, принявший решение встретить опасность лицом к лицу.
Осторожно, прячась за кустами и деревьями, то ползком, то перебежками, маленький индеец двигался к цели. Он не наступал на валежник, не касался ветвей, чтобы ни один листик не шелохнулся и не привлек внимание врага. Сотни раз он упражнялся в этом искусстве, играя со своими сверстниками или охотясь на мелкую дичь вместе с отцом. Каждый мальчик племени дакота упорно учился всему, что должен знать и уметь охотник и воин. И предводителем отряда Молодых Собак Харка стал не потому, что был сыном вождя, а потому что не раз доказал свою осторожность, храбрость и ловкость. Именно поэтому младший вождь Солнечный Дождь и доверял ему, как взрослому мужчине.
Харка уже далеко продвинулся вниз вдоль опушки леса. Пока все было тихо. Своих спутников он не видел и не слышал: ни Четана, затаившегося на вершине скалы, ни Солнечного Дождя, который крался через лес с другой стороны и которому предстояло пройти более долгий путь, так как он решил сделать крюк и обследовать подступы к водопаду.
Утреннее пение птиц давно смолкло, лишь изредка раздавался тихий щебет или свист. На камне, греясь на солнце, застыла ящерица. Харка осторожно обошел камень стороной, чтобы не вспугнуть ее: юркнувшая в расселину ящерица могла насторожить врага.
Пока он не обнаружил ни одного признака близости человека. С той же осторожностью он двинулся дальше и наконец приблизился к бурному ручью на склоне горы, в который низвергался водопад. Волны плясали над гладким, до блеска отполированным дном и добела отмытыми камнями, вспыхивали искрами и вновь гасли, становились темными, как лесная земля и зеленый мох. Вода шумела, вырываясь из расселины наверху горы, бурлила и клокотала между камнями. Харка давно изучил этот поток во время походов с Молодыми Собаками. Ему были хорошо знакомы все извивы ручья и ведущие через него звериные тропы.
Все как будто было по-прежнему — никаких изменений, никаких подозрительных следов. Харка внимательно осмотрелся. Здесь, у ручья, они должны были встретиться с Солнечным Дождем.
На другом берегу из-за кустов наконец показалось лицо младшего вождя. Они посмотрели друг на друга, и каждый по взгляду другого понял, что тот ничего особенного не заметил. Солнечный Дождь едва уловимым движением головы велел Харке, оставаясь на своем берегу, идти вверх, к водопаду. Потом лицо его исчезло, и если бы Харка не знал, что воин тоже крадется вверх вдоль берега, он бы этого не заметил. Может, где-нибудь рядом так же ловко и скрытно передвигался по лесу и неизвестный враг? Напряжение мальчика усиливалось по мере того, как он приближался к месту, где лежал его раненый или мертвый отец.
Вскоре Харка нашел укрытие, откуда, спрятавшись за ветвями и небольшим камнем, мог видеть отца, сам оставаясь незаметным. Здесь его ждало радостное открытие: отец был жив! Не поворачивая головы, он осторожно смотрел в ту сторону, где спрятался его сын.
Харка не шевелился. Он зорким взглядом ощупывал каждый сантиметр земли, каждый камень. То же самое, наверное, делал и Солнечный Дождь, потому что его не было ни видно ни слышно, хотя на своей стороне он наверняка тоже не отставал от Харки.
Индейцы — Четан на скале, Харка и Солнечный Дождь в лесу по обе стороны ручья и даже неподвижно лежавший Маттотаупа — напрягали слух и зрение, чтобы не быть застигнутыми врасплох.
Солнце заливало маленькую поляну у водопада. Над ней с жужжанием кружили две пчелы, первые после таяния снега. Они, верно, так же страдали от голода, как и люди, израсходовавшие свои зимние запасы пищи. Пчелы искали нектар, люди — бизонов, но ни те ни другие пока не находили желаемого.
Спокойно летали пчелы, вдоль берега по сухим камням полз паук, птица спорхнула к воде, чтобы утолить жажду, — индейцы затаились так искусно, что даже звери и птицы не замечали их. Но не было ли где-нибудь рядом еще кого-нибудь, кто прятался так же искусно? От этого вопроса всегда зависело очень многое.
Харка спросил себя, почему отец лежит так странно — головой вниз, раскинув руки, как будто споткнулся и упал. Он внимательно присмотрелся к камням. Маттотаупа и в самом деле, скорее всего, упал. Следов не мог различить даже зоркий индейский глаз. Харка подумал, что отец, наверное, стоял у ручья, чуть ниже водопада. Об этом говорил едва заметный отпечаток ноги на песке. Маттотаупа стоял спиной к водопаду и к скале и смотрел вниз, на мгновение повернувшись в противоположную сторону; возможно, что-то привлекло его внимание — какой-нибудь звук. Когда Харка на рассвете уходил, оставив отца одного, он успел отметить про себя, как ловко тот спрятался, чтобы наблюдать за водопадом. Зачем же он вышел из своего укрытия? Этого он объяснить не мог. Отец, судя по всему, не был ранен. Его смуглая спина, смазанная медвежьим жиром для защиты от холода и влаги, блестела на солнце. Иссиня-черные волосы были гладко расчесаны на пробор. Невредимы были и повязка из змеиной кожи на лбу, и два орлиных пера на затылке. Кожаные штаны и мокасины не были испачканы, нож оставался в ножнах, лассо — на поясе. Единственное, что вызвало подозрение Харки, был странный угловатый камень причудливой формы, лежавший неподалеку от Маттотаупы и непохожий
