Камень был тонким, сравнительно лёгким плитняком, в точности как его описывал Адамс. Как только их пальцы перестали лихорадочно шарить, как только они нащупали края неровной плиты — она подалась легко. Под ней разверзлась тьма шахты с сокровищем. Над затаившими дыхание, замершими с горящим взором искателями нависла ужасающая тишина. Из-под очага хижины смотрела на них дыра. Она была пуста, как разграбленная могила. Золото Адамса исчезло.
В клубящемся ужасе, который хватал за сердце, вождь бандитов и его спутники сгрудились над ней; выражения их лиц менялись помимо воли по мере того, как жестокое потрясение отражалось болезненными гримасами на лицах.
И вновь лающий смех Пелона Лопеса вывел его спутников из оцепенения.
— Ха-ха-ха-ха! — начал он. — Ну конечно! Конечно! Идиоты! Дурни! Ослы! Мы глупцы. Отупели от усердия. Все, кроме Пелона. Ха-ха! Знаете, в чём дело, компадрес? Яма не пуста. Пока мы работали, стемнело. Видите? Глядите! Солнце ушло, а мы собрались голова к голове, не глядя вокруг! С ямой под скалой всё в порядке. Засвети-ка огня, Малипаи! Вот, у меня есть спички. Подай мне пучок веток да сена!
Старая скво заковыляла, исполняя его просьбу. Когда она принесла ему необходимое, он чиркнул спичкой и разжёг факел, опустив его в яму под очагом. В первое мгновение по-прежнему ничего не было видно. Но только на миг. Затем Маккенна промолвил:
— Там есть старая оленья шкура, она что-то прикрывает — видно, от грязи и пыли. Стойте, я достану её. Боже, Боже, Боже…
Это всё, что он мог вымолвить, и всё, о чём любой из них мог помыслить в эту страшную минуту.
Когда его длинная рука протянулась и стащила старую оленью шкуру, свет от горящей травы в руке Пелона проник вниз, открыв грубую глиняную олью из легенды.
А в олье блестела и мерцала груда сырого золота Адамса, пульсируя, словно от живого дыхания, крови и собственной грозной власти.
Огонь в руке Пелона добрался до его побелевших пальцев, кусая за жёсткие чёрные волоски сжатых фаланг, пополз дальше, Резкий запах палёного мяса распространился над очагом. Он остался незамеченным. Пелон держал факел до тех пор, пока тот не потух, задохнувшись в вони и дыму запёкшейся кожи большого и указательного пальцев.
37
Тринадцать раз по кофейнику
Олью невозможно было поднять из ямы вручную. Даже Хачите это оказалось не под силу. С лошадей сняли верёвки и соорудили петли. Согнув свои мощные плечи под этой упряжью, Пелон Лопес и гигант Хачита медленно подняли глиняный горшок наверх, вытащив его из очага. Они опустили его на оставшиеся камни приступка, кряхтя, словно рабочие волы, под неимоверным грузом.
— Господи Боже, — произнёс Пелон, выпрямляясь. — Там, должно быть, золота на миллион долларов!
— По крайней мере, на полмиллиона, — высказал догадку Юный Мики Тиббс, повидавший взвешенного и подсчитанного золота больше, чем разбойник из Соноры. Но Маккенна знал, что оба они ошибаются.
— Может, половина половины, — сказал он.
— Что? — не поверил Пелон.
— Следите за этим негодяем! — выкрикнул Юный Мики. — Я говорил, что ему нельзя доверять. Он чистый белый, помните об этом.
Маккенна пристально поглядел на своих подозрительных спутников, его синие зрачки выглядели столь же вопрошающе, как и их чёрные бусины.
— Различие между нами, — ответил он Юному Мики, — в том, что я знаю, о чём говорю. Дело тут не в чести, а в образовании.
— Да-да, — зарычал Пелон. — Какого же чёрта, думаете, я волок его сюда? Он специалист. Ища золото, он зарабатывает на жизнь. Он ходил в колледж и изучал золото. Как насчёт этого? — Он подошёл к Юному Мики, постучал по его впалой груди толстым пальцем. — Осторожнее, — предупредил он. — Я не люблю, когда из меня пробуют делать болвана. Кроме того, Маккенна — наш партнёр. Зачем ему обманывать себя? — Он прильнул к рыжебородому золотоискателю, и пугающая улыбка обнажила его двойные ножевые шрамы. — Э? Разве не так, компадре? Для чего тебе лгать о полной сумме, когда тебе причитается одна четверть её?
— Одна четверть? — Маккенна был озадачен. — Нас шестеро. Ты хочешь сказать, одна шестая.
— Я сказал то, что сказал. Малипаи и этот безмозглый бык, — он кивнул на Хачиту, — ничего не получат. Они всего лишь индейцы.
— Но они пришли с нами, Пелон. Они рисковали, как и мы. И по праву сокровище больше принадлежит им, чем нам. Нет, это несправедливо, им причитается доля.
— Как хочешь. — Бандит расширил безжалостный оскал своей улыбки. — Не станем спорить, старый друг. Отдай им свою долю. Идёт?
Маккенна почувствовал, что настало время двигаться осторожно. Кроме того, вид золота, теперь вынутого из секретного хранилища, мерцавшею в свете добавочных факелов, которые старая Малипаи сделала по-индейски из травы и соснового мха, соединённых вместе и склеенных сосновой смолой, теперь производил более успокоительный, нежели возбуждающий эффект.
Маккенна подумал, что теперь уже всё позади, остаётся только вывезти золото из каньона и доставить в Гранте, в Нью-Мексико для взвешивания или, в худшем случае, доставить его в контору какого-нибудь более «дружелюбного» пробирщика, поближе к дому в Аризоне и подальше от встреч с апачами Нью-Мексико. В любом случае с золотом Адамса на руках и «партнёрами», ошеломлёнными блеском и весом жёлтого металла, перспективы уже не казались столь мрачными, как прежде, когда они стояли по ту сторону Потайной Двери, или на Z-образной тропе, на обзорном повороте.
Он кивнул Пелону и сказал:
— Ну, конечно, хефе. Ведь ты — хозяин. Я прослежу, чтобы престарелая мать и убогий получили часть моего сокровища.
— Очень мило с твоей стороны, — признала Малипаи, одобрительно обнажая свой четвёртый пожелтевший корень зуба. — Я всегда любила тебя, Синие Глаза. Правда, ты не слишком омбре дуро — человек силы, — но для женщины ты как раз что надо. Крепких орешков так или иначе всегда пристрелят, порежут или повесят солдаты. Мне подавай доброго да опасливого. Особенно, если у него борода рыжая.
— Грасиас, мадресита, — отозвался Глен Маккенна.
Фрэнси Стэнтон вышла вперёд.
— Сколько это стоит, Глен? — спросила она. — Я имею в виду, твоя и моя доля?
— Не знаю, могу только высказать догадку.
— Ну, так выскажи, — потребовал Юный Мики скрипучим голосом. — Мне нужно знать, сколько мне причитается за убийство тех двух чёрных кавалеристов да всю эту езду с вами, болтливыми разгильдяями. Бог свидетель, никогда не встречал я мужиков более болтливых, чем ты да Лысина. Господи!