кто разрешит мне покинуть помещение?
Когда стемнело, пришла старуха. Осветив комнату лампой из высушенной тыквы, она уселась в углу. Свет лампы не помешал мне заснуть глубоким, здоровым сном.
Наутро я почувствовал себя значительно лучше. Днем меня покормили не менее шести раз – знакомый уже крепкий бульон с кукурузной мукой, пища легкая и питательная.
Вообще, этой похлебкой меня потчевали до тех пор, пока я не обрел способность жевать и глотать твердую пищу, главным образом мясо. Состояние моего здоровья с каждым днем заметно улучшалось. На руках у меня снова появились мышцы, я ощутил их силу, а опухоль во рту понемногу спала. Ншо-Чи, уверенная в близости моей смерти, была по-прежнему ласкова со мной. Вскоре я заметил, что она бросала на меня грустные и вместе с тем пытливые взгляды, особенно когда думала, что я сплю. Мне казалось, что она жалела меня и как будто даже боялась за мою судьбу.
Последнее обстоятельство вызывало во мне некоторые опасения. Правда, я полагался на то, что меня спасет прядь волос Виннету, но мои надежды могли и не оправдаться, а в таком случае приходилось рассчитывать только на себя.
Между тем я уже настолько поправился, что мог целыми днями расхаживать по своему помещению. Чтобы восстановить прежнюю силу, я попросил Ншо-Чи принести какой-нибудь камень, мотивируя эту просьбу тем, что мне не на чем сидеть. Она сказала об этом Виннету, и он прислал мне несколько штук на выбор. Самый большой из них весил, должно быть, около сотни килограммов. С этими камнями я упражнялся всякий раз, как только оставался наедине. Через пару недель мне уже нетрудно было поднимать несколько раз подряд самый тяжелый из камней. При Ншо-Чи я все еще разыгрывал роль больного и немощного. Где-то в конце третьей недели я почувствовал себя окончательно окрепшим.
Итак, я находился у апачей более шести недель, но до сих пор не слышал, чтобы они отпустили пленных кайова. Содержать лишние две сотни ртов, думается, – дело не из легких. Наверное, Инчу-Чуна планировал покрыть свои расходы суммой выкупа. Но чем дольше пленники будут оставаться у апачей, тем больше за них придется заплатить…
Однажды, в прекрасное осеннее утро, когда Ншо-Чи, по обыкновению, принесла мне завтрак и я принялся уплетать его, она внезапно подсела ко мне. Меня это очень удивило, ибо Прекрасный День последнее время никогда, ни одной лишней минуты не оставалась в моей комнате. Но в этот раз она долго и ласково смотрела на меня, и я заметил, что у нее по щеке скатилась слезинка.
– Почему Ншо-Чи так печальна? Что случилось? – спросил я. – Что тебя так огорчает?
– Сегодня кайова получат свободу и отправятся домой. Их племя в прошлую ночь прислало выкуп.
– И это так огорчает тебя?! Но ведь ты же должна радоваться, что апачи получат богатую добычу!
– Безумец, ты сам не знаешь, что говоришь, и не подозреваешь, что тебя ждет! В честь отъезда кайова наши воины хотят устроить празднество, на котором тебя и трех твоих белых братьев поставят к столбам пыток.
Я уже давно приготовился к этому известию, но все же у меня пробежали мурашки по спине при последних словах девушки. Итак, через несколько часов должна была решиться моя судьба, и, может быть, еще до заката солнца мне предстояло свести счеты с жизнью! Несмотря на эти мрачные мысли, я старался не показывать своего волнения и с кажущимся равнодушием продолжал есть. Когда я закончил, девушка молча приняла посуду и направилась к выходу. Но потом она еще раз подошла ко мне, протянула руку и сказала, не будучи в состоянии сдержать слезы:
– Я говорю с тобой в последний раз. Прощай, Олд Шеттерхэнд! Крепись и будь мужествен, когда заглянешь в глаза смерти. Ншо-Чи очень огорчит твоя смерть, но для нее будет немалым утешением, если ты умрешь без криков и стонов. Доставь же ей эту радость!
Сказав это, она поспешно удалилась. Я направился к выходу, чтобы посмотреть ей вслед, но в тот же момент увидел дула ружей моих часовых, добросовестно исполнявших свой долг. Честно говоря, о бегстве нечего было и думать, к тому же я не был знаком с окружающей местностью. Оставалось покорно вернуться в место заточения.
Значит, все произойдет сегодня. Ну что ж… Остается спокойно ждать развития событий и уповать на спасительную прядь волос. Я уже говорил, что мне приходилось читать об индейских пуэбло, но ни одного из них я никогда не видел. Пуэбло – это своего рода крепость из камня. Обычно их строят в глубоких горных расщелинах, вознося несколько этажей, причем каждый из последующих сдвинут назад и образует террасу, основанием которой служит крыша предыдущего этажа. В целом постройка представляет собой многоэтажную пирамиду, ступени которой все глубже врезаются в горную расщелину. Первый этаж более других выступает вперед, он самый широкий и служит опорой для остальных, сужающихся кверху этажей. Этажи не соединяются внутренними лестницами, как в европейских домах, на них поднимаются по лестницам, приставленным снаружи. При появлении противника лестницы убирают, и пуэбло становится неприступной крепостью. Неприятель вынужден каждый этаж брать приступом.
В таком вот пирамидальном пуэбло я и находился – вероятнее всего, на седьмом или восьмом этаже. Как убежишь из такой крепости, учитывая, что на каждом этаже находятся индейцы! Делать было нечего, оставалось положиться на судьбу. Я упал на ложе и стал ждать.
Это были мучительные часы. Время шло невероятно медленно! Тяжелые, почти невыносимые часы ожидания потянулись долгой чередой. Был уже полдень, но все еще не происходило ничего такого, что подтверждало бы предсказание девушки. Наконец я услышал чьи-то шаги, и вскоре вошел Виннету в сопровождении пяти апачей. Я продолжал лежать как ни в чем не бывало. Молодой вождь бросил на меня испытующий взгляд и произнес:
– Пусть Олд Шеттерхэнд скажет: здоров ли он теперь окончательно?
– Не совсем, – отвечал я.
– Но говорить ты ведь можешь?
– Да.
– А бегать?
– Возможно.
– Ты когда-нибудь плавал?
– Немного.
– Это тебе пригодится. Помнит ли Олд Шеттерхэнд, в какой день нам предстояло увидеться?
– В день моей смерти.
– Ты не забыл! Сегодня этот день настал. Поднимайся, ты должен быть связан.
Было бы безумием не подчиниться этому требованию. Шестеро против одного! Раскидай я пару воинов, все равно это ни к чему бы не привело. По крайней мере, ни к чему хорошему, и лишь усугубило бы наше положение. Я встал с ложа и молча протянул руки – их тотчас крепко связали. Мои ноги также опутали ремнями, передвигаться я мог лишь очень медленно. После этого меня вытащили на террасу пуэбло.
Отсюда вела лестница на следующую террасу, расположенную ниже. Трое краснокожих стали по ней спускаться, я последовал за ними,
