Ознакомительная версия.
Из лощины все так же монотонно докатывался до них стон измученных животных. Но как только они добрались до края расщелины и спешились, мычание разом стихло, они уже не слышали ничего, кроме грохота воды, доносившегося до них подобно отдаленной канонаде.
— Понятно? — спросил Бад. — А теперь, Кид, если ты в своем уме, скажи, хотелось бы тебе сейчас очутиться там, внизу?
Малыш опять промолчал. Потом, вздрогнув, отпрянул от края расселины и спросил:
— Ты ведь бывал здесь днем, верно?
— Еще бы!
— Сколько тут до дна каньона?
— Никак не меньше сорока, а может, и пятидесяти футов.
— Стало быть, нужна веревка шестидесяти футов длины, — сказал Кид. — Отыщи ее, хорошо?
— А что ты собираешься делать?
— Бад, ради всего святого, придержи язык, хорошо? Перестань приставать ко мне с расспросами. Честное слово, у меня и без твоей трескотни есть о чем подумать.
— Ладно, — насупился Трейнор. — Но чтоб я сдох, если при одной мысли об этом у меня не скручивает кишки!
Махнув рукой, он отправился к своей лошади и снял с седла длинную, прочную веревку. Привычку возить ее с собой он приобрел, еще когда совсем зеленым юнцом был ковбоем в Монтане. Вздохнув, принес веревку Киду, а тот, убедившись в ее прочности, крепко привязал один конец к выступающему уступу на скале на самом краю ущелья. Вытянув второй конец, он со всей силы дернул за веревку, еще раз пробуя ее на прочность.
— На этот счет можешь не волноваться, тебя она выдержит, — проворчал Бад. — Сдается мне, это как раз то, что тебе требуется.
— Выдержит, — согласился Кид и швырнул веревку в ущелье.
С легким шорохом она исчезла в темноте, извиваясь, точно змея.
— Бад, — заявил Малыш. — Я собираюсь спуститься вниз.
— Если так, то я с тобой.
— Нет, ты останешься здесь, — приказал Кид. — Это моя игра. Я ее затеял, мне и играть! А от тебя мне нужно совсем другое. Дай мне на прощанье руку, дружище! И обещай, что будешь помнить меня, если я не вернусь назад!
— Если с тобой что-то случится, клянусь, я сяду на хвост этим ублюдкам, Диксону и Шею, а там мы еще посмотрим, кто кого! — угрюмо проговорил Трейнор. — Счастливо тебе!
— Спасибо. Бывай, старина! — ответил Кид и скользнул вниз, в темноту.
Глава 31
НА СЦЕНУ СНОВА ВЫХОДИТ ПЯТЫЙ
Юность бескомпромиссна и жестока — это старая истина. Во все времена молодым было свойственно либо верить безгранично, либо не верить вовсе. И поделать тут ничего нельзя. Молодость — близорукий тиран, способный различать только крайности.
Вот и теперь, узнав трагедию семьи Кида, в которой ясно и недвусмысленно обвинялся ее отец, Джорджия колебалась недолго. Точное описание его внешности, а тем более упоминание о крохотной родинке окончательно убедили ее в том, что Малыш не лгал.
И все же она чувствовала, что чего-то недостает.
В конце концов, ведь случается и так, что люди попадают в самые грязные, самые немыслимые ситуации, оказываются замешанными в темных делах, но сами при этом не совершают ничего дурного. Так думала девушка, втайне надеясь, что со временем все разъяснится. Только было бы куда лучше, если бы это случилось прямо сейчас. Именно поэтому со свойственной юности жестокостью и прямолинейностью она и решила взять все в свои руки.
Конечно, для нее было совершенно немыслимо отозвать отца в сторонку и потребовать у него объяснений. Но даже надумай она так поступить, вряд ли из ее замысла что-нибудь вышло бы — как раз в эту минуту Джон Милман заперся в доме, о чем-то совещаясь с женой.
Это уже давно вошло у него в привычку. Как только на ранчо что-нибудь случалось, он обращался за советом ко всем вокруг. Но если доходило до беды, неизменно отдавал предпочтение тому, что скажет Элинор. Она пользовалась величайшим уважением мужа. Всегда спокойная, с ясным умом и при этом отлично разбирающаяся во всех проблемах, так или иначе связанных с разведением скота на ранчо, жена была ему верным помощником.
В тот момент, когда Джорджия разыскала родителей, они обсуждали ситуацию, сложившуюся на ранчо.
Отец бегал из угла в угол. Это была как раз та самая комната в передней части дома, где когда-то, много лет назад, он задремал в то время, как она пела возле открытого настежь окна, за которым притаилась безмолвная ночь, и даже не подозревала, что кто-то снаружи слушает ее голос.
И то, что сейчас они оказались именно в этой самой комнате, заставило девушку слегка приуныть.
Пока Кид рассказывал ей свою печальную историю, Джорджия жадно ловила каждое его слово, надеясь услышать нечто такое, что будет как-то связано с ней лично. Но Малыш, подобно древнему греческому поэту, обдумывающему бессмертные строки, которым в будущем суждено оказаться высеченными в камне, заставил себя подавить бушевавшие в нем чувства. И все-таки, хотя он не сказал ей почти ничего, она все равно догадалась о многом. Должно было существовать нечто весьма важное, чтобы такой человек, как Кид, трижды отводил свою карающую руку от головы ее отца. Так что же отвратило его гнев? Только любовь к ней, Джорджии! И она это поняла.
Остановившись в дверях комнаты, она рассеянно посмотрела в окно, за которым только что скрывшееся солнце мягко золотило склоны холмов. Внезапно перед ее глазами мелькнуло лицо паренька-оборванца. Ведь сколько лет прошло с тех пор, но она почему-то не забыла пронзительную синеву его глаз! Надо же… тут, конечно, есть чему удивиться. Но сейчас ей показалось просто чудовищным, что она вообще могла вычеркнуть его из памяти. От такого предположения Джорджия даже зажмурилась и чуть слышно застонала.
— У нас, — вдруг донесся до нее голос миссис Милман, — есть только два выхода из сложившейся ситуации. Либо выкинуть белый флаг и заплатить за каждую корову, чтобы этот мерзавец подпустил их к воде, либо нанять людей и вышвырнуть Диксона и его шайку с нашей земли!
Девушка открыла глаза. Еще ни разу в жизни ей не приходилось слышать, чтобы ее мать, всегда такая мягкая и женственная, говорила подобные вещи. Впрочем, судя по всему, и сам Милман был удивлен ничуть не меньше.
— И что же конкретно ты предлагаешь? — спросил он.
— Пока не знаю, — пожала плечами миссис Милман, полузакрыв глаза и наморщив лоб, будто пытаясь мысленно проникнуть в будущее. — Правда не знаю.
— Идти против закона просто глупо! — воскликнул он.
— Глупо! — эхом откликнулась она. — Но еще глупее просто сидеть и дожидаться конца!
Вдруг она вскинула вверх руку и прошептала:
— Послушай-ка, Джон!
Через полуоткрытое окно до них донесся унылый протяжный стон — скорее даже не стон, а вздох, влетевший в комнату на крыльях ветра.
Ознакомительная версия.
