Луис Ламур - Сэкетт

Золото — это всегда хлопотное дело. Многим людям хочется золота, но стоит человеку его заиметь, как у него начинаются неприятности. Золото заставляет людей терять здравый смысл и правильные понятия, что хорошо, что плохо. Ради него люди обманывают и убивают — а я сейчас нахожусь в местах, где законов нет.

Золото — штука тяжелая, и если кто везет золото, то припрятать его не так просто. Как будто у него свой запах есть. И до людей этот запах доходит даже быстрее, чем слухи и разговоры.

Одно дело — найти золото, и совсем другое — добыть его и вывезти. У меня нет никаких инструментов и ничего такого, в чем его везти можно, — кроме седельных сумок. Я почти все свои деньги угрохал на пищу и снаряжение для этой поездки на юг. Так что первым делом мне надо вывезти сейчас столько золота, чтобы хватило купить снаряжение для горных работ.

Похоже, если я не ошибаюсь, тут золота чертова прорва, бери, сколько душа пожелает, но мне много не надо — так, лишь бы хватило на скот, на свой собственный кусок земли да на свободное время, малость поучиться по книжкам.

Не годится человеку быть темным и неграмотным, но у нас в горах школа бывала не каждый год, а в лучшем случае через два на третий, да и то всего месяца на два-три. Когда я превзошел всю науку, то выучился написать карандашом свое имя… и Па с Тайрелом тоже могли его прочитать, а не только я сам. Правда, в армии прочитать его умел только один офицер, но он сказал, что я могу не беспокоиться.

«Когда человек умеет стрелять так, как ты, — говаривал он, — то вряд ли кто-нибудь станет прохаживаться насчет того, разборчиво ли этот человек подписывает свое имя».

Но если человек имеет право наплевать на себя, то должен подумать про своих детишек, даже если они появятся только когда-нибудь. Мы, Сэкетты, народ плодовитый, у нас вырастают целые кучи длинных парней. Считая меня с Тайрелом и Оррином, нас наберется сорок девять братьев и двоюродных братьев. У нашего Па две сестры и пять братьев — живых. Так что затевать с нами кровную месть — дохлое дело. Даже если мы их не побьем стрельбой, так уж точно побьем плодовитостью.

Человек, которому придет охота завести ребятишек, не захочет, ясное дело, выставляться перед ними дураком. Мы, Сэкетты, так считаем, что младшие должны уважать своих стариков, но их старики должны заслуживать уважения. И для меня вот это найденное золото как раз может оказаться решающим.

Размышлял я так, а сам тем временем расседлывал лошадей и устраивался на ночь. Время года было поздняя весна, даже, пожалуй, ближе к лету. Снег с гор почти весь сошел, хотя в таких местах он, кажется, никогда не тает полностью, и никто тут не скажет, когда он посыплется снова.

Если я выеду отсюда, добуду снаряжение и вернусь обратно, времени у меня останется в обрез на то, чтобы добыть немножко золота и выбраться, пока опять не лег снег. На такой высоте в горах снегопада можно ожидать девять месяцев в году. А когда пойдет снег, он засыплет верхнюю долину полностью, и речка замерзнет. И человек, которого снегопад захватит в этой долине, застрянет тут на всю зиму.

Но что снег — даже просто хороший дождь может сделать непроходимым на много дней тот водосток, через который я сюда забрался. Если отнять дожди и снегопады, так в течение года наберется, наверно, дней пятьдесят-шестьдесят, когда можно проникнуть в эту долину или выбраться из нее… Если, конечно, сюда нет другого пути.

Как-то мне стало тяжко и неуютно, когда я подумал, что влез в бутылку, которая может быть заткнута в любой момент.

Я готовил кофе на костре и обдумывал свое положение. Нельзя забывать еще и этих Бигелоу, братьев человека, которого мне пришлось застрелить… они могут подумать, что я от них удираю, и двинутся меня выискивать.

По дороге на юг я не старался скрывать свои следы больше, чем обычно, и у меня вызывала тревогу мысль, что они могут последовать за мной на юг и обеспокоить Оррина и Тайрела. Наша семья уже была сыта по горло враждой и кровной местью, и я не имел права привести беду к их порогу.

Я так думал, что вряд ли Бигелоу смогут пробраться за мной в это место. С того момента, как обнаружились кварцевые метки, я постарался укрывать свои следы, чтоб никто ничего не мог найти.

Ветер пробежал по костру, совсем легкий ветерок, и глаза мои остановились на том старинном нагруднике под стеной. Правду ли говорят, будто духи мертвых людей рыщут по ночам? В жизни я не верил в привидения, но сейчас готов был согласиться, что если бывают на свете заколдованные места, то это как раз такое.

Долина выглядела безлюдной и пустой, но я все время чувствовал, что кто-то глядит мне в спину, да и лошади беспокоились. Когда подошло время спать, я отвязал их от колышков среди травы и поставил поближе к огню. Лошадь во многих случаях — самый лучший часовой… и все равно больше мне некого было поставить в караул. Впрочем, сон у меня чуткий.

На рассвете я спустился к ручью и закинул крючок на форель. Эти твари накинулись на наживку и устроили такую драку, словно их произвели на свет бульдоги; но я их выудил, зажарил одну и устроил себе вкусный завтрак.

После я изготовил орудие труда — взял палку, расщепил конец, вставил в щель округлый камень и крепко-накрепко замотал ремешком. Пользуясь этим топором и плоскими осколками камня, я принялся добывать руду в глубине туннеля. До заката успел два раза сломать рукоятку своего топора у верхнего конца, но все-таки наковырял руды фунтов триста.

Давно наступила ночь, а я все сидел у костра и дробил этот кварц. Он был сильно выветрен, отдельные куски просто под пальцами крошились, но я его тщательно раздробил, в порошок, и сумел добыть из него немного золота. Это было чистое золото, настоящий товар для ювелирной лавки, и я работал далеко за полночь.

Потрескивание костра в тихом, пропитанном сосновым духом воздухе радовало душу, но я спустился в темноте к ручью и искупался в холодной воде. А потом вернулся в пещеру, где у меня был лагерь, и взялся мастерить лук.

Ребятишками мы подрастали вместе с соседскими мальцами — индейцами чероки, и все охотились с луком и стрелами, больше даже чем с ружьями. Пока Па бродил по западным краям, боеприпасы добывать было трудно, и порой единственное мясо, попадавшее на стол, было то, что нам удавалось подстрелить из лука.

В костре моем горел хворост, в котором держались собранные вместе ароматы многих годов, и дым пахнул так уж приятно, а время от времени пламя добиралось до какого-нибудь смолистого сучка и пыхало кверху, меняя цвет, и это было здорово красиво, как сто чертей… Внезапно мои лошади подняли головы, и я тут же оказался в глубокой тени, сжимая в руках винчестер со взведенным курком.