— Ты же знаешь Паркмана.
Биджа прикурил цигарку от головешки из костра.
— Мы, вдевятером, собрались, чтобы перегнать скот. Отлавливали его, клеймили, укрощали. Вот здесь Джонни, он потерял руку на этой работе, а Негр Джим был убит. Ну, Джим не оставил никого из родных, во всяком случае, никто о них не знает, но вспоминал о девчонке, которую встретил в низовьях реки Лион. Сдается мне, что мы должны отдать ей его долю.
Бен Кауэн взял предложенную ему тарелку. Только потом ответил:
— Биджа, гони скот к Эйбайлинг. Когда до него останется несколько миль, я проеду туда, узнаю, как обстоят дела.
— Я знаю Тома Смита с Медвежьей реки, — прокомментировал Мерридью, — он разумный человек.
— Смит мертв, — взглянул на него Бен, — вместо него там теперь шерифом Хикок, по прозвищу Дикий Билл.
Кэтлоу быстро поднял глаза и сказал:
— Свирепый мужик. Чуть что — за пушку. Я слышал о нем.
— С ним шутки плохи — не забывай об этом. Много парней, как ты, и похлеще тебя, недооценили его, но ты не вздумай повторить их ошибку.
— У меня хватает и без этого неприятностей, — ответил Биджа. — Я еду в Канзас только затем, чтобы продать это стадо.
Ночь набросила на мир темный покров, и очередной караульный, сидя на лошади, вглядывался в небо, высматривая Полярную звезду — их путеводитель к далекому Канзасу. Бен Кауэн беспокойно повернулся в одеялах, стараясь унять мучительную боль в раненой ноге. Устремив пристальный взгляд на звезды, он размышлял о странной судьбе, по воле которой его жизнь почему-то неразрывно связана с жизнью Биджи Кэтлоу.
Эта мысль тревожила его: Кэтлоу был опрометчивым человеком. Нет, не в жизни, хотя со стороны так могло показаться, а по отношению к закону. Но в данном случае Кауэн, как и многие другие техасцы, считал, что Кэтлоу прав: отлов и клеймение дикого скота — право каждого, это принятый с давних пор обычай.
На рассвете они двинулись на север. Бен Кауэн ехал верхом на своей лошади, всячески оберегая больную ногу.
Биджа подал коня назад, поехал с ним рядом.
— Бен, я стараюсь держаться к западу от тракта. Мне кажется, так у нас меньше шансов нарваться на неприятность.
— Ты ныряешь в них, как утка.
— У ребят слишком многое поставлено на карту. Мы упирались рогом до посинения, чтобы собрать это стадо. На себя мне плевать! Старик и Рио Брай тоже смогут за себя постоять и с голоду не умрут, но вот Джонни Кэкстон — другое дело, он должен получить причитающуюся ему долю именно сейчас, когда остался без руки.
Они ехали вдоль низкого холма, держась по ветру, чтобы не дышать пылью, поднимаемой стадом.
— Он собирается на эти деньги открыть ресторан.
— А ты что о себе скажешь?
Биджа стрельнул в его сторону глазами.
— Опять собираешься читать мне проповедь? Напрасный труд, Бен! Ты же знаешь, мне на роду написано — тюрьма или виселица. Так что не трать слова понапрасну.
— Ты лучше, чем сам о себе думаешь. Ты слишком хороший человек, чтобы тебя постигла подобная участь.
— Может быть, но я прирожденный смутьян, Бен. Ты толковый парень, хоть сейчас и спутался с нами. У тебя хватит сил, не сомневаюсь, выдержать эту скачку и свалить в сторону как ни в чем не бывало. Наши дороги опять разойдутся. Остается только надеяться, что, когда меня обложат со всех сторон, тот, кого они пошлют за мной с арканом, будешь не ты. Ты ведь ни за что не отступишься от того, что считаешь своим долгом? Будь уверен, я другого от тебя и не жду. Да только тоже никогда не отступлю.
— Мне это известно. Я уже попросил, чтобы меня перевели в другой округ. Возможно, мы никогда больше не увидимся.
Биджа хлопнул его по плечу.
— Что за мрачный разговор, дружище! Надеюсь еще подраться с тобой раза четыре или пять и вздуть тебя при этом как следует. — Он вновь метнул быстрый взгляд на Бена. — Послушай, что ты собираешься делать, когда мы упремся в Эйбайлинг? Ты сказал, что, возможно, поможешь.
— Первым делом выложу все начистоту Хикоку. С ним темнить — себе дороже. Его мало волнует, что происходит в Техасе или за его пределами. Все, что ему надо, — это лишь бы в Эйбайлинге была тишь да гладь.
— Тебе придется сдать оружие, когда мы заявимся в город.
— Так было при Смите. Дикого Билла не волнует — при тебе твоя амуниция или нет, по крайней мере до тех пор, пока не соберешься затеять пальбу. Ну а если у тебя чешутся руки, то лучше начинать с него, потому что в противном случае после первого же выстрела он бросится на твои поиски.
— Смит был хорошим человеком. Я встречался с ним в то время, когда перегонял в Колорадо индейский скот. — Биджа двинулся вниз по склону, чтобы подогнать к стаду отбившегося бычка. — Почему ты так хочешь столкнуть лбами меня и Дикого Билла?
— Потому что он должен будет ко мне прислушаться. Я ведь тоже полицейский. А еще потому, что вдруг у тебя хватит дури наставить на него пушку и он ухлопает тебя, избавив тем самым всех нас от хлопот, связанных с твоей поимкой.
— Ладно, скажи спасибо, что я вспомнил про твое простреленное копыто, а не то… Кстати, как ты там хвастал когда-то, что можешь быстрее меня…
— Не хвастал. А сказал, и только тебе, — со смешком ответил Бен, — да ты сам это знаешь, пустоголовый ирландский хвастун.
— Когда придет время убить тебя, — от души рассмеялся Кэтлоу, — поверь, это разобьет мое сердце. Для полицейского ты слишком хорош.
Бен ослабил упор ноги на стремя; напрягся, чтобы не сморщиться от боли. У него не было морального права жаловаться, так как его зацепила всего лишь одна пуля, да и то в икру. Джонни Кэкстон ехал им навстречу с культей вместо руки, но и без руки он оставался все тем же обязательным человеком, каким был прежде. Джонни гнал им навстречу табун полудиких лошадей, хотя и было заметно, что ему приходится нелегко.
Повернувшись в седле, Бен окинул взглядом стадо. Три тысячи голов скота постоянно норовили растянуться на большом расстоянии, их все время приходилось собирать. Управляться с этой живой массой той горстке людей, которая этим занималась, было нелегко. На каждого приходилось по шесть лошадей, а это вовсе не много, если учесть, сколько времени они проводили в седле из-за явной нехватки людей.
Обычно стадо в три тысячи голов сопровождало одиннадцать либо двенадцать всадников. Оплата на перегоне от Техаса до Канзаса составляла около доллара за голову скота. В данном случае, когда владельцами стада являлись сами наездники, не могло быть и речи о дополнительных деньгах на прокорм, на покупку лошадей. Выручка от продажи скота — весь доход.
С рассвета до заката они находились в движении, стараясь в полдень остановиться на водопой, с тем чтобы до сумерек успеть преодолеть еще хотя бы несколько миль. Скот, который позже пригоняют к воде, легче поднять с места, он лучше передвигается, чем тот, который напьется с утра.
