минут всадник приблизился настолько, что его можно было легко рассмотреть: одет он был по-европейски, хотя лицо явно индейского типа. Обменявшись на скаку несколькими словами с ближайшим к нему часовым, гость круто осадил взмыленного коня перед самым вождем.
— Вабога не держит слово: он опоздал на свидание, — с легким упреком сказал вождь по-индейски. — Уже за полночь, а ведь Вабога знает, что мы должны напасть на переселенцев до восхода солнца.
— Желтый вождь напрасно беспокоится о времени, — спокойно возразил индеец. — По совету Вабоги бледнолицые остановились на ночь неподалеку отсюда. Вабога опоздал не по своей вине…
— А по чьей же?
— Бледнолицые стали подозревать, что у Вабоги два языка, и держали его в плену своими глазами. Вабога едва сумел уйти. Вчера утром по пути в форт Сен-Врэ бледнолицым встретились трапперы. Они пробыли в лагере переселенцев до полудня. Уши Вабоги не слыхали, что говорили между собой бледнолицые, но сразу после этого за ним стали зорко следить.
— Кто такие эти трапперы?
— Вабога их не знал.
— Жаль! Я бы отплатил им за то, что вмешались не в свое дело!
— Следовало бы. Языки у трапперов длинные и ядовитые.
— Как же переселенцы согласились остановиться в месте, выбранном Вабогой, если они перестали доверять ему?
— Вабога тоже имеет язык и хорошо им работает. Бледнолицые последовали его совету, надеясь, в случае чего, на свои глаза.
— Где стоянка?
— Там, где приказал Желтый вождь, — на берегу реки.
— Сколько туда езды?
— Час, если ехать осторожно, и не более получаса, если мчаться во весь опор.
— Хорошо. Много их?
— Девять бледнолицых, не считая женщин и детей. А чернокожих — раз в пять больше.
— Чернокожие в счет не идут! Говори мне только о бледнолицых.
— Вожак каравана — человек лет шестидесяти. Раньше он был плантатором. Вабога узнал его… Вабога помнит этого бледнолицего с тех пор, как играл маленьким на другом берегу большой реки в прекрасной стране своих предков, из которой его изгнали бледнолицые.
— Этот плантатор с семьей или сам?
— При нем сын лет двадцати четырех, такой же негодяй, как он, а еще дочь, не похожая ни на отца, ни на брата. Это настоящая женщина: прекрасная, как степной цветок, и добрая, как солнце, освещающее и согревающее всех.
«Я не ошибся: это она! Час мести, наконец, пробил!» — подумал про себя вождь.
Глаза его сверкнули радостью, а по губам пробежала торжествующая улыбка.
— А кто их спутники? Или, по крайней мере, как они выглядят? — продолжал он вслух прежним тоном.
— Есть еще высокий силач лет под пятьдесят. Он, похоже, помощник вожака каравана. Сердце у него жестокое, как у плантатора: все время бьет длинным бичом негров, которые не поспевают за повозками.
— Узнаю этого человека по твоему описанию. Если это тот самый, то и ему несдобровать.
— Остальные шесть…
— Об этих можешь не говорить. Скажи только, как они вооружены и можно ли ждать от них сильного сопротивления?
— Оружие у них есть, но не думаю, чтобы они дали серьезный отпор.
— Хорошо. А как полагаешь, Вабога, мы сможем взять их живыми?
— Всех?
— Главным образом, первых четверых?
— Думаю, это будет нетрудно.
— Отлично. Больше мне ничего не нужно, — произнес вождь и, возвысив голос, крикнул своим воинам (кое-кто из них уже не спал):
— Поднимайтесь и в путь! Хоктав (хоктав — название племени, к которому принадлежал Вабога) проведет нас туда, где можно рассчитывать на хорошую добычу.
Пока воины вставали, поднимали свои плащи и оружие, седлали лошадей, слуга привел вождю коня, накинул на плечи молодого человека мантию и помог ему вскочить в стремя.
Не прошло и десяти минут, как отряд индейских воинов покинул лагерь. Самому образцовому кавалерийскому отряду понадобилось бы на это вдвое больше времени.
Как известно, переселенцы устроили на берегу реки Бижу-Крик нечто вроде корраля из своих повозок.
Хотя место для стоянки и было выбрано проводником, но заслужило полное одобрение переселенцев; оно находилось в подковообразном изгибе реки, окружавшей его с трех сторон.
Трава, росшая в этом месте, была густой, высокой и ровной, словно ее постоянно подстригали.
Река здесь оказалась неширокой, но довольно глубокой; берега же отличались такой крутизной, что, похоже, тут невозможно и высадиться.
Пожалуй, более удобного места для стоянки нельзя и подыскать, тем более, что само пространство, окруженное водой, невелико, а потому очень удобно для защиты.
В сущности, Вабога несколько преувеличивал, говоря индейскому вождю, что переселенцы не доверяют ему. У них не было причины ему не доверять. До сих пор он вел их, как надлежит, они видели уже Скалистые горы, за которыми нечего было опасаться.
Да и что он мог бы сделать им? Отдать в руки дикарей? Но с какой целью? Ведь он принадлежал к племени хоктавов, которое никогда не враждовало с белыми. К тому же обстоятельство, что проводник бегло говорит по-английски, доказывало, что он провел большую часть жизни среди белых и близко сошелся с ними.
Словом, никаких оснований подозревать проводника у переселенцев не было.
Хотя трапперы и убеждали, что хоктав — человек сомнительный, но переселенцы не придали этому значения, они были уверены, что трапперы настроены против индейцев, или причиной тому профессиональная зависть, поскольку Вабога тоже прекрасный охотник. Могло быть и так, что трапперы просто решили попугать переселенцев, дабы потом посмеяться над ними.
Один только Снивели сомневался в честности Вабоги. Проводник жил когда-то, как сам Снивели и его товарищи, во внутренних равнинах Миссисипи, а это бывшему надсмотрщику плантации казалось плохой рекомендацией.
Кроме того, Снивели находил странным, почему это Вабога посоветовал устроить стоянку в стороне от караванного пути, на котором было все-таки безопаснее.
