Я уже говорил, что на горе Апачей люди понатыкали свои жилища чуть не друг на друга. Дом дядюшки Сола стоял у самого подножия, но от него до Билла Кирби, где жила и столовалась мисс Маргарет, не было и трехсот ярдов. Прочие дома облепили речку выше по течению.
Я предложил Пемброку и мисс Маргарет спуститься в селение, а сам отправился за лошадьми.
Я догнал их уже у дверей Кирби. Мисс Маргарет вошла в дом, и я увидел, как в ее комнате зажегся свет. Она привезла с собой масляный светильник — вещь, доселе невиданную на Медвежьей речке, мы как-то привыкли обходиться свечами и сосновыми лучинами. А еще она навесила на окна куски материи, называя их занавесками. Представляете? Говорю вам, у этой девушки были такие шикарные повадки, что и вообразить нельзя!
Мы прошли дальше, к дому дядюшки Сола: я вел в поводу лошадей, Пемброк — рядом. Вдруг слышу, он глубоко вздохнул и говорит:
— Изумительное создание!
— Вы о Дэниеле Уэбстере?
— Да нет же! — говорит. — С чего вы взяли? Я о мисс Девон.
— Это вы в самую точку, — говорю. — Она будет мне прекрасной женой.
Он повернулся ко мне так, точно я пырнул его ножом, в сумерках отчетливо выделялось его бледное перекошенное лицо.
— Вашей женой? — хрипло выдавал он. — Вашей женой?!
— Ну да, — говорю я, рдея от гордости. — Правда, она не сказала еще последнего слова, но ставлю что угодно, своим сердцем уже не владеет.
— О-о! О-о-о! — застонал он, как от зубной боли. Потом утихомирился и нерешительно так меня спрашивает: — А что бы вы могли предпринять, если, предположим, просто предположим, знаете ли, что найдется еще один соискатель на ее несравненные достоинства?
— Вы хотите сказать, если какой-нибудь грязный скунсов сын задумает украсть мою девушку?! — И я так круто повернулся к гостю, что тот аж отскочил от неожиданности.
— Украсть мою девушку?!! — взревел я. От одной этой мысли мои глаза застил красный туман. — Да я… Да я…
Слова повыскакивали у меня из головы. Я вырвал с корнем молодую сосенку, переломил ее об колено, а обломки забросил за реку.
— Вот самое малое, что я с ним сделаю! — прорычал я, тяжело дыша.
— Благодарю вас, — слабым голосом промолвил гость. — Теперь у меня имеется четкое представление о последствиях. — Больше он не сказал ни слова, и остаток пути мы проделали в гробовом молчании. Наконец впереди показался дом дядюшки Сола. Хозяин стоял на пороге в желтом свете, падавшем из открытой двери, и пятерней перелопачивал черную бороду.
На следующее утро Пемброк уже не проявлял к медведям прежнего интереса.
Он заявил, что от долгого сидения в засаде, хождения и беготни по горе Апачей у него разболелись мускулы ног. Сам я никогда прежде о таких штуках не слышал, но к тому времени уже порядком насмотрелся на всяких чужаков и разучился удивляться их выходкам. Просто на земле обитает такое особое племя неженок — и все. Я спросил, может быть, он хочет пойти порыбачить, и парень ответил, что хочет, и мы пошли.
Но не минуло и часа, как он заявил, что лучше вернется в дом дядюшки Сола и вздремнет пару часиков, причем идти захотел непременно один. А я остался и наловил здоровенную кучу форели.
Вернулся я ближе к полудню. На мой вопрос, проснулся ли Пемброк, дядюшка Сол ответил:
— О чем ты? Я не видел его с самого утра, когда вы оба отправились вниз по речке. Постой-ка, вон он идет сюда, только с другой стороны.
Пемброк не стал рассказывать, где он провел целое утро, а сам я его не спрашивал, ведь неженки все делают наобум, не подумав, потому и спрос с них невелик.
Мы пообедали форелью, а потом он, прихорашиваясь со всех сторон, достал из сумки дробовик и заявил, что сегодня ему хотелось бы поохотиться на диких индюшек. Честное слово, сколько живу на свете, не видал, чтобы на индюшек ходили с дробовиком, но я смолчал и на этот раз — от неженок иногда, знаете ли, еще и не такое услышишь. Итак, мы отправились вверх по склону горы Апачей. Возле школы я сделал остановку, чтобы предупредить мисс Маргарет, что, к сожалению, с уроком, у нас сегодня ничего не получится, а она и говорит:
— Знаете, пока я не повстречала вашего друга мистера Пемброка, я понятия не имела, как сильно отличаются такие люди, как он, от… ну, в общем, от жителей Медвежьей речки.
— Само собой! — говорю. — Но вы о нем, плохого не думайте. Он сам порой не ведает, что творит, а натура у него добрая. Нет, правда, нельзя же ожидать, чтобы каждый походил на меня. И знаете, я бы попросил вас об одном одолжении: вы уж будьте с дурачком помягче, как-никак он приятель моего друга Билла Глэнтона из Бизоньего Хвоста.
— Я постараюсь, Брекенридж, — тронутая моим благородством, взволнованно ответила она. Я от души поблагодарил ее, а в моей груди неистово забилось большое сердце истинного джентльмена.
Мы с Пемброком углубились в чащу леса. Очень скоро я почувствовал, что за нами следят. Несколько раз до моего уха долетал треск сухих веток под, чьими-то осторожными шагами, а однажды мне почудилось, будто за широкий куст юркнула неясная тень. Однако, когда я подбежал к нему, там никого не оказалось, а на сосновых иголках, плотным ковром устлавших землю, не осталось следов. В любом другом месте такие штучки заставили бы меня изрядно понервничать, потому как по земле ходит немало людей, которые не отказали бы себе в удовольствии пустить мне пулю в спину, но я твердо знал, что ни один из них не осмелится показаться на моей территории. Получалось, если кто нас и выслеживал, так наверняка кто-нибудь из родственников, а значит, не было оснований опасаться за шкуру, ведь не станут же они стрелять по своим без предупреждения! Но в конце концов мне это надоело. Я оставил Пемброка в середине небольшой поляны вместо приманки, а сам скользнул обратно в лес. Я решил сделать крюк по лесу вокруг поляны и посмотреть, что это за тип крадется за нами. Но только Пемброк скрылся за деревьями, как раздался выстрел.
Я изготовился было бежать обратно, как вдруг прямо на меня, вопя во все горло, вылетел сам Пемброк:
— Попал! Попал! Я ранил дикаря! — Продираясь сквозь кусты, он нагнул голову. Ничего не видя и не слыша от возбуждения, гость ткнулся башкой прямо мне в живот, да так, что отлетел, будто резиновый мячик, и, описав диковинными башмаками дугу в воздухе, приземлился в кустах.
— На помощь, Брекенридж! — взвыл он. — Скорей распутайте меня! Они уже идут по следу!
— Да кто «они-то»? — спрашиваю я его, выдергивая за ногу из цепких объятий кустарника.
— Индейцы! — взвизгнул он, прыгая передо мной, как сумасшедший, с дымящимся ружьем. — Проклятые краснокожие! Одного я подстрелил! Я вовремя заметил, как он крадется в кустах! Сам видел его ноги! Ей-богу, индеец, и на ногах не сапоги, как у белого, а настоящие индейские мокасины! Тихо!
