Он залег на самом высоком месте, укрывшись за каменной трубой, и тихая радость согрела его сердце — обзор был отличнейший. И улица просматривалась в оба конца, и соседние дворы, и по канаве никому уже не удалось бы подкрасться. Поглядывая по сторонам, он отрывал куски черепицы, укладывая их вокруг себя — хоть какое, а все ж укрытие. «Эх, красота!» — подумал он, завидев всадника в конце улицы. И первым же выстрелом из винчестера сбросил его в пыль.
— Плевать на него, — сказал Джерико, пытаясь непослушной ногой поймать стремя. — Плевать на всех. Нет времени. Уходим.
Канисеро помог ему забраться в седло. И сам поскакал рядом, поддерживая его за пояс.
«Лучше бы я умер», — подумал Джерико, глянув на свои руки, в которых едва удерживались поводья. Кисти были покрыты кровавой сеткой. Он знал, что и все лицо его выглядит примерно так же. Кожа, иссеченная мелкими осколками, нещадно горела. Песок скрипел на зубах, сколько он ни отплевывался. В одном ухе словно застрял ком раскаленной глины, в другом то и дело начинало свербеть. И тошнота. Мучительная тошнота, от которой хотелось выть.
Индус и Уолли, принявшие на себя весь удар, остались лежать там, у проклятого сейфа. Пескаря тоже нашли мертвым — пуля снесла ему полчерепа. Хью Скрипач убит Прайсом. Черный, подонок, исчез. Пабло Гомес тоже где-то сгинул — не к добру он повстречался с Полковником, не к добру… Один лишь Канисеро сейчас сопровождал Джерико, да десяток жалких трусов, которые даже не смогли прихватить с собой полудохлого рейнджера… У него не оставалось сил на то, чтобы разозлиться по-настоящему. Да и не стоило думать о чем-то ином, кроме бегства. Позорного бегства из собственного дома…
— Сколько с нами? — спросил он, потому что не мог оглянуться и пересчитать всех.
— Человек пятнадцать, — сказал Канисеро неуверенно. — Или двадцать. Остальные догонят. Станем на ночевку, тогда сам увидишь, сколько их будет.
— Ага, увижу — сколько их останется. Половина разбежится.
— Ну и пусть. Зато останутся надежные парни. А слабаки нам не нужны, — бодро заключил Канисеро. — Куда двинем? Каньон? Или Сьерра-Бланка?
— На ранчо.
Канисеро засопел, что означало крайнюю степень беспокойства.
— А можно? Хозяин ругаться будет.
— Я твой хозяин, я! — Джерико выплюнул сгусток крови.
«Раньше ты не смел мне перечить, — подумал он. — Думаешь, взрыв повысил тебя в должности? Эх, Канисеро! Не с твоими куриными мозгами лезть на место Индуса».
Длинные тени бежали впереди по песку. Джерико уводил остатки банды за холмы, не заботясь о том, чтобы замести следы. Не до того ему сейчас, не до того. Никогда еще ему не приходилось так проигрывать. Миллион долларов! Пожалуй, таким проигрышем можно даже гордиться…
Горизонт вдруг заволокла дымка, и Джерико почувствовал, как седло уходит из-под него. Он встряхнулся и открыл глаза. Непроницаемая чернота окружала его.
— Развилка, — сказал Канисеро, крепко держа его за куртку. — Скажи, куда сворачивать.
— Я заснул?
— Да нет. Клевал носом, но спать не спал. Только не отвечал ничего. Я думал, ты на меня сердишься.
— Значит, мы уже на развилке?
Глаза, привыкая к темноте, выхватывали черные силуэты всадников на фоне звездного неба. Джерико сосчитал их — четырнадцать. Всего четырнадцать! И ни одного, на кого можно было бы положиться.
— Веди их в каньон, — приказал он. — И ждите меня. Я переночую на ранчо. Утром приедешь, я скажу, что делать дальше.
— Ты как? — спросил Канисеро. — Отошел немного? Тебе сейчас надо выпить настойку пейота. Только где ж ее взять… Или в холодной воде полежать, это тоже помогает. Или еще …
— Заткнись. Жду тебя утром. Не проспи!
Джерико хлестнул кобылу, чтобы поскорее избавиться от нудных поучений этого идиота.
Он редко бывал на ранчо, но всегда приезжал сюда по ночам. Поэтому сейчас ему не составило труда найти дорогу. Подъем, спуск, еще один подъем — и здесь уже слышен шелест ручья. Ручей остается справа, теперь надо ждать, когда под копытами захрустит сухой обгоревший камыш, и в воздухе повиснет неистребимый запах давнего пожара. Ни ветер, ни солнце не избавили пойму реки от гари. Возможно, только хороший дождь мог бы смыть эту вонь, но до февраля еще далеко, а в иные месяцы дождевые тучи сюда не заглядывают…
Рейнджеры подожгли камыши почти год назад, пытаясь выкурить отсюда какую-то мелкую банду. Банда сдалась, вышла из зарослей с поднятыми руками — и с пустыми карманами. А мешок с деньгами, который они везли с собой, исчез. На допросах каждый из них корчил невинную рожу и переспрашивал — какой мешок? Не было никакого мешка! А бедные рейнджеры потом еще долго ходили с черными физиономиями — надеялись, что огонь отнесся к банкнотам федерального казначейства с должным почтением, и рылись, рылись в камышах, все искали злополучный мешок. Не нашли.
«Может быть, и нашли, да не сказали никому», — подумал Джерико, с усмешкой вспоминая чужое горе. Однако улыбка мгновенно слетела с его губ. Сколько могло быть в том мешке? Тысяч десять? А у него в сейфе осталась сотня таких мешков!
Далекий золотистый огонек показался в выемке между холмами, и Джерико свернул к нему.
«Цок-цок, цок-цок» — все громче, все четче стучал ветряк, качающий воду. Все ближе ранчо Хозяина. Вот и собаки залаяли, издалека почуяв гостя. Джерико облизал губы, сунул пальцы в рот, свистнул трижды и остановился. Спустя минуту такой же тройной свист послышался в ответ. Можно ехать дальше. Кто-то унял собак, и они не лаяли, а лишь сердито порыкивали, когда чужая лошадь прошла под высокими воротами.
— Один? — спросил его ковбой, принимающий поводья.
— Не видишь, что ли?
— А где Генри?
«Какой еще Генри?» — чуть не заорал на него Джерико. Но вовремя вспомнил, что так звали Индуса.
Он промолчал и направился мимо ковбойского барака к хозяйскому особняку, где под козырьком ярко горели три керосиновые лампы. Ковбой, шагавший рядом, удивленно присвистнул, когда они поднялись на освещенное широкое крыльцо,
— Где тебя так разукрасило? Ты будто в кактусах покувыркался.
Джерико сдержался. Здесь ему приходилось забывать о гордости.
Ковбой провел его на веранду и показал на столы с перевернутыми стульями.
— Располагайся. Я только что прибрал, так что особо тут не топчись. И не кури тут.
— Я не курю, — кротко ответил Джерико и прислонился к стенке, скрестив руки на груди. Если ему не подают стула, он лучше останется на ногах.
— Это хорошо, — сказал ковбой, становясь напротив в такой же позе. — Правильно делаешь, что не куришь. Я читал в одной книжке, от курения легкие становятся зелеными.
