На лице пастора по-прежнему было написано недоверие.
— Есть много способов умиротворения индейцев гораздо лучших, чем проделывать в них дырки. Я попросил губернатора назначить меня агентом по общению с индейцами на здешней территории. Кое-каких успехов я уже добился. Думаю, что пайуты мне сейчас почти доверяют. Кстати, мне это кое-что напомнило... — он взглянул на соседний столик. — Полковник!
Клэрмонт вопросительно поднял бровь.
— Было бы неплохо задернуть занавески. Мы въезжаем на вражескую территорию и нет смысла привлекать к себе внимание.
— Уже? Так скоро? Хотя вам лучше знать... Генри, вы слышали? Пойдите и передайте сержанту Белью, пусть сделает то же самое.
Пибоди потянул Пирса за рукав. Лицо его застыло от ужаса.
— Вы сказали «враждебная территория»? Враждебные индейцы?
— Часто мы просто называем их враждебными.
Безразличный тон Пирса лишь усилил опасения Пибоди.
— Но... но вы сказали, что они вам доверяют?
— Верно! Они доверяют, но только мне.
— А-а-а! — что это означало было непонятно, но Пибоди не собирался этого уточнять. Несколько раз он судорожно сглотнул и погрузился в молчание.
Генри подал кофе в офицерском купе, а О'Брайен весьма эффектно разлил бренди и ликеры. Зеленые плюшевые занавески в купе были плотно задернуты.
Посидев немного вместе со всеми, доктор Молине поставил свой стакан на стол, поднялся, потянулся и прикрыл рукой нескромный зевок.
— Прошу извинить меня, но завтра трудный день, а в моем возрасте человек должен как следует выспаться.
— Трудный день, доктор Молине? — переспросила Марика.
— Боюсь, что да. Почти вся наша аптечка была погружена в Огдене лишь вчера. Придется все тщательно проверить до прибытия в форт Гумбольдт.
Марика посмотрела на него с лукавым любопытством.
— Зачем же так спешить, доктор Малине? Разве вы не успеете сделать это уже на месте? — поскольку он медлил с ответом, она улыбнулась и добавила:
— Или та эпидемия в форте Гумбольдт, о которой вы нам говорили инфлюенца или гастро-инфлюенца, приняла уже катастрофический характер?
Молине не ответил на улыбку девушки.
— Эпидемия в форте Гумбольдт... — он внезапно умолк, внимательно посмотрел на Марику, а потом повернулся к полковнику Клэрмонту. — Полагаю, что скрывать дальше истину не только бессмысленно, но и оскорбительно для людей взрослых и умных. Я допускаю, что секретность была необходима, чтобы не вызвать ненужного страха, но сейчас все те, кто находится в этом поезде, отрезаны от остального мира и останутся в таком положении, пока мы не прибудем в форт, где истина все равно обнаружится...
Клэрмонт устало поднял руку, чтобы остановить этот поток многословия.
— Понимаю вас, доктор, понимаю! Пожалуй, тайну можно раскрыть. Доктор Молине, который вот здесь перед вами, вовсе не военный врач и никогда им не был. И если уж на то пошло, он не какой-нибудь заурядный практикующий врач, а ведущий специалист по тропическим заболеваниям. Солдаты в этом поезде — вовсе не новая смена. Просто они должны заменить тех людей, которые погибли в форте Гумбольдт.
Недоумение на лице девушки постепенно сменилось страхом. Голос ее упал почти до шепота:
— Тех людей, которые погибли в форте Гумбольдт?
— Как бы я хотел, мисс Фэрчайлд, чтобы нам не нужно было отвечать на ваши вопросы: почему поезд идет так быстро? Почему доктор Молине так спешит? — полковник немного помолчал и продолжил:
— Весь форт Гумбольдт охвачен эпидемией смертоносной холеры.
Из присутствующих лишь двое остро отреагировали на эти слова губернатор, Молине и О'Брайен уже были в курсе дела, Пирс лишь слегка приподнял левую бровь, а Дикин просто впал в задумчивость. Вероятно, он еще меньше, чем Пирс, привык выказывать свои чувства. Сторонний наблюдатель был бы разочарован равнодушием этих пяти человек, но зато эмоции отца Пибоди и Марики вознаградили бы его с лихвой. И тот, и другая были неподдельно испуганы. Первой заговорила Марика:
— Холера! О, мой отец! Мой отец!
— Понимаю, дитя мое, понимаю! — губернатор поднялся с места, подсел к ней и обнял ее за плечи. — Я бы избавил вас от всего этого, Марика, но подумал, что если бы... ну, если бы ваш отец заболел, вы бы захотели...
Реакция преподобного Пибоди была неожиданной по быстроте и пафосу. Он вырвался из глубины кресла и закричал с изумлением и яростью.
— Да как вы смеете! Губернатор Фэрчайлд, как вы смеете подвергать это бедное дитя такому риску? Такой ужасной болезни! Я не нахожу слов и настаиваю на немедленном возвращении в Риз-Сити и... и если...
— Возвратиться в Риз-Сити? Сейчас? — О'Брайен спросил это почти безразличным тоном. — Повернуть состав на одноколейной дороге, пастор это весьма мудреное дело.
— О, боже мой, пастор! За кого вы нас принимаете? За убийц? Или за потенциальных самоубийц. Или просто за дураков? Ведь поезд везет продукты и медикаменты, которых хватит на месяц. И в этом поезде все мы и останемся, пока доктор Молине не объявит, что с эпидемией все покончено...
— возмутился губернатор.
— Но это невозможно, невозможно! — Марика схватила за руку доктора и выпалила почти в отчаянии:
— Я знаю, вы — врач, но ведь и у врачей столько же шансов, и даже больше, заразиться холерой, как и у любого другого!
Молине нежно похлопал ее по руке, — Только не у меня. Я уже перенес холеру и выжил. У меня к ней иммунитет. Спокойной ночи!
С пола послышался голос Дикина:
— А где вы ее подцепили, доктор?
Все удивленно уставились на него. Предполагалось, что преступникам, как и детям, разрешалось присутствовать, но не разговаривать. Пирс хотел было встать, но Молине жестом попросил его не беспокоиться.
— В Индии, — ответил он на вопрос Дикина. — Там, где я изучал эту болезнь. — Он невесело ухмыльнулся. — Соприкасался с ней вплотную. А почему вы спросили?
— Так... Обыкновенное любопытство. И когда это было?
— Восемь-десять лет назад... И все же почему это вас так интересует?
— Вы же слышали, что сообщил обо мне шериф. Я кое-что смыслю в медицине. Вот меня это и заинтересовало.
— Неприятное известие, — задумчиво произнес Пирс. — И сколько там уже умерло? Я имею в виду гарнизон форта Гумбольдт.
Клэрмонт вопросительно посмотрел на О'Брайена, который, как всегда, ответил четко и авторитетно:
— По последним данным, а это было шесть часов назад, из гарнизона в семьдесят шесть человек умерло пятнадцать. Мы не имеем данных о тех, кто уже заболел, но еще жив, но Молине, у которого огромный опыт в этих делах, считает, что число заболевших должно достигать двух третей или трех четвертей от всех оставшихся.
