Джеймс Купер - Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Читатель, который раскроет эту книгу в надежде найти в ней вымышленную романтическую картину событий, никогда не имевших места в действительности, по всей вероятности, разочарованно отложит ее в сторону. Сочинение наше представляет собой то, что обещает надпись на его титульном листе, а именно — повесть о 1757 годе. Но поскольку описаны в нем происшествия, о которых, может быть, осведомлены не все и особенно маловероятно, чтобы о них известно было тем наделенным богатым воображением представительницам прекрасного пола, кои, приняв книгу за роман, соизволят прочесть ее, интересы автора побуждают его сделать кое-какие малоизвестные исторические ссылки. Необходимость этого подсказана ему горьким опытом, нередко убеждавшим его, что стоит любому предмету, сколь ни мало он знаком публике, предстать на строгий ее суд, как каждый читатель в отдельности и все они вместе проникаются убеждением,— хотя, должен добавить, непроизвольным,— будто знают об этом предмете больше, нежели человек, знакомящий их с ним; в то же время,— как это ни противоречит изложенному выше бесспорному факту,— автор пошел бы на весьма небезопасный эксперимент, полагаясь на чью-либо фантазию, кроме собственной. Поэтому ни одна подробность, которую можно объяснить, не должна оставаться загадкой. Подобный опыт доставил бы своеобразное удовольствие лишь тем редким читателям, которые находят странное наслаждение в том, чтобы тратить больше времени на домысливание книг, чем денег на их покупку. Дав это предварительное объяснение причин, побудивших автора употребить столь большое число непонятных слов в самом начале повествования, он и приступает к своей задаче. Разумеется, речь здесь не пойдет, да и не может идти о том, что уже известно людям, мало-мальски знакомым с индейскими древностями.

Величайшая трудность, встающая перед каждым, кто занимается историей краснокожих, заключается в вопиющей путанице имен и названий. Однако, если вспомнить, что эту путаницу поочередно и по праву победителей насаждали голландцы, англичане и французы, а туземцы, говорящие не только на родных языках, но и на множестве производных от них диалектов, еще усугубляли ее, подобная трудность становится скорее предметом сожалений, нежели удивления. Нам же остается лишь надеяться, что, встретив на страницах книги какие-либо неясности, читатель оправдает их вышеизложенными причинами.

Когда на огромном пространстве от Пенобскота до Потомака и от Атлантического океана до Миссисипи появились европейцы, они застали эту огромную область во власти народности, происходящей от единого корня. Кое-где границы ее бескрайних владений несколько расширялись за счет соседних племен или, напротив, сужались под их напором, но в общих чертах занимаемая ею территория была именно такова. Родовое имя этой народности было уапаначки, сами же представители ее любили называть себя лениленапе, что означает «люди несмешанной крови». Перечисление даже половины общин и племен, на которые делилась эта народность, непосильная задача для автора. У каждого племени было свое имя, свои вожди, свои охотничьи угодья и — нередко — свой особый диалект. Подобно старинным феодальным княжествам, эти племена воевали между собой и пользовались большинством прочих привилегий суверенного государства. Тем не менее они признавали общность происхождения, языка и тех нравственных устоев, которые с такой удивительной стойкостью поддерживались традицией и обычаем. Одна из ветвей этой многочисленной народности жила на живописных берегах реки под названием Ленапуихиттак, где с общего согласия находился «Длинный дом» или «большой костер совета» всех этих родственных племен.

Областью, которая обнимает сейчас юго-восточную часть Новой Англии, равно как лежащую к востоку от Гудзона территорию штата Нью-Йорк, и землями, простирающимися еще дальше к югу, владело в те времена могучее племя, называвшее себя «махиканни» или — что привычнее нам — «могикане». Это последнее название принято у нас теперь повсюду.

Могикане тоже не представляли собой единого целого. Они оспаривали у своих соседей, владевших «Длинным домом», право считаться самой древней ветвью народности, а уж их притязания на звание «старшего сына» их общего «праотца» никто не ставил под сомнение. Естественно, что именно эта древнейшая часть исконного населения страны первой лишилась своих земель в результате прихода белых. Немногие уцелевшие еще представители ее затерялись среди других племен, не сохранив никаких памятников былого могущества и славы, кроме печальных воспоминаний.

Племя, охранявшее священные угодья, где помещался «дом совета», испокон веков называло себя лестным прозвищем «ленапе», но, когда англичане переименовали реку в «Делавар», этим же словом стали обозначать себя и обитатели ее берегов. Равно пользуясь обоими терминами, они в разговорах между собой очень тонко передавали двумя этими словами различные смысловые оттенки. Последние —весьма характерная особенность языка делаваров, которая вносит задушевность в общение их друг с другом и придает энергический пафос их красноречию.

Вдоль северной границы владений ленапе на много сотен миль протянулись земли другой народности, родственной им по происхождению, языку и внутриплеменной структуре. Соседи называли ее «менгуэ». Эти северные дикари довольно долго были менее могущественны и едины, чем ленапе. Стремясь изменить это невыгодное для них положение, пять наиболее сильных и воинственных племен менгуэ, живших ближе всего к «дому совета» своих соперников, объединились в целях взаимозащиты; в сущности, они основали наиболее древнюю федеральную республику в истории Северной Америки. Этими племенами были могауки, онейда, сенека, кайюга и онон-дага. Позднее в это сообщество была возвращена и признана его полноправным членом со всеми соответствующими политическими привилегиями еще одна оторвавшаяся и «ушедшая ближе к солнцу» ветвь народности менгуэ. Поскольку с включением этого племени (тускарора) число членов федерации возросло, англичане переименовали «Союз пяти племен» в «Союз шести племен». В ходе нашего повествования читатель увидит, что мы иногда употребляем слово «племя» применительно к роду, а иногда — к народности в самом широком смысле. Соседи индейцы часто называли менгуэ макуасами, а порою, презрительно, мингами. Французы окрестили их ирокезами, прозвищем, которое, видимо, представляет собой искаженную форму какого-то французского слова.