Роберт Говард
Рождающие гром
Посетители таверны как по команде повернули головы к двери и уставились на вошедшего.
В дверях стоял высокий широкоплечий человек, одетый в простую тунику, короткие кожаные штаны и плащ из верблюжьей шерсти; на ногах его были рваные стоптанные сандалии, покрытые пылью множества дорог и троп. В загорелой мускулистой руке он крепко сжимал посох пилигрима. Его спутанные рыжие волосы, перехваченные синей повязкой, достигали самых лопаток, черты лица были резки, тонкие губы усмешливы, а яркие синие глаза светились безрассудством. На поясе, в потертых ножнах, висел короткий прямой меч.
Его спокойный взор скользнул по завсегдатаям этого заведения – мореплавателям, разным бездельникам, что лениво потягивали чай и без умолку болтали, – и остановился на человеке, который сидел поодаль, за грубо сколоченным столом, и пил вино. Новоприбывший никогда его прежде не видел. Этот парень был высок, плечист и гибок как пантера. Взгляд его голубых глаз, глядевших из-под гривы золотистых с рыжим отливом волос, казался холодным будто лед. Он был облачен в легкую серебристую кольчугу; на поясе у него висел длинный меч, а на скамье рядом с ним лежали небольшой щит и легкий шлем.
Новоприбывший уверенно шагнул вперед, остановился перед ним и, насмешливо улыбнувшись, произнес несколько слов. Незнакомец совсем недавно прибыл на Восток, а потому ровным счетом ничего не понял. Он повернулся к одному из завсегдатаев и спросил его на норманнском наречии:
– Что говорит этот неверный?
– Я сказал, – ответил путешественник на том же языке, – что наступили дни, когда стало невозможно войти в египетскую таверну, чтобы не обнаружить там христианского пса у себя под ногами.
Услышав это, незнакомец поднялся, и путешественник тут же потянулся к своему мечу. В глазах христианина блеснули искрящиеся огоньки, он дернулся подобно вспышке летней молнии. Вытянув вперед левую руку с поднятой ладонью, правой он выхватил меч и занес его над головой. Путешественник еще не вынул свой меч из ножен, но легкая усмешка не сходила с его губ. С почти детским изумлением он взглянул на лезвие, сверкнувшее перед его глазами, как будто был зачарован блеском стали.
– Проклятый пес! – прорычал христианин. Его голос напоминал скрежет металла. – Я отправлю тебя в ад небритым!
– Тебя, наверное, произвела на свет бешеная пантера, коль ты прыгаешь, словно кот, – спокойно отозвался путешественник, как будто бы в этот миг его жизнь не висела на волоске. – Однако ты меня удивил. Я не знал, что франки осмеливаются обнажать меч в Дамиетте.
Франк хмуро взглянул на противника; голубые глаза его угрожающе вспыхнули.
– Ты кто? – сурово спросил он.
– Гарун-путешественник, – усмехнулся его собеседник. – Убери свой клинок. Прошу прощения за мои грубые слова. Есть еще на свете франки старой закалки.
Выражение лица христианина смягчилось, и он убрал меч в ножны. Вновь усевшись за стол, он жестом пригласил путешественника присоединиться.
– Давай-ка садись и освежись немного. Если ты путешественник, то тебе, должно быть, есть что порассказать.
Однако Гарун принял это предложение не сразу. Он обвел взглядом таверну и рукой подозвал хозяина, который с видимой неохотой двинулся к нему. Подойдя ближе, хозяин отшатнулся, приглушенно вскрикнув. Взгляд Гаруна внезапно стал жестким и колючим, он нахмурил брови и рявкнул:
– Ты что, хозяин, хочешь сказать, что уже когда-то встречался со мной?
Его голос напоминал рычание тигра, вышедшего на охоту; он заставил трактирщика задрожать, словно от лютого холода. Расширенные от ужаса глаза бедняги не отрываясь смотрели на сильную тяжелую руку, постукивающую по рукоятке меча.
– Нет, нет, господин, – залепетал хозяин. – Клянусь Аллахом, я вас не знаю... Я никогда вас раньше не видел. – Мысленно он добавил: "И слава Аллаху, никогда больше не увижу!"
– Тогда скажи мне, что здесь делает этот франк в доспехах и при оружии? – резким голосом спросил Гарун по-турецки. – Венецианским собакам позволено торговать в Дамиетте, так же как и в Александрии, но они расплачиваются за эту привилегию тем, что терпят насмешки и оскорбления, и никто из них не осмелится здесь нацепить на пояс меч, а уж тем более поднять его на мусульманина!
– Он не венецианец, добрый Гарун, – отвечал хозяин. – Вчера он сошел на берег с венецианской торговой галеры, потому что не поладил с торговцами или с командой. Он уверенно ходит по улицам, открыто носит оружие и пререкается со всяким, кто его заденет. Он говорит, что направляется в Иерусалим, но не смог найти корабль, который шел бы в Палестину, потому и приехал сюда. Он намерен проделать остаток пути по суше. Мусульмане говорят, что он сумасшедший, и никто не хочет с ним связываться.
– А ты знаешь, что безумцев коснулась рука Аллаха и они находятся под его покровительством? – усмехнулся Гарун. – Хотя этот человек, я думаю, вовсе не безумен. Ладно, давай тащи мне вина, собака!
Хозяин низко поклонился и метнулся прочь – выполнять приказание путешественника. Запрещение Пророком крепкого вина и прочие ортодоксальные заповеди частенько нарушались в Дамиетте, куда стекался народ самых разных национальностей. Турки жили здесь бок о бок с коптами, а арабы – с суданцами.
Гарун опустился на скамью против франка и взял кубок вина, принесенный слугой.
– Ты сидишь здесь, в самой гуще своих врагов, словно восточный шах, – усмехнулся он. – Клянусь Аллахом, у тебя поистине королевский вид.
– А я и есть король, неверный, – буркнул франк. Вино, которое он выпил, вселило в его душу изрядную долю безрассудства.
– Ну и где же твое королевство, малик? – Вопрос был задан без всякой насмешки. Гарун видел на своем веку многих свергнутых королей, которые были вынуждены покинуть родину и бежать на Восток.
– На темной стороне луны, – отвечал франк с горьким смехом. – Среди руин всех нерожденных или забытых империй, скрытых сумерками далеких веков. Кагал Руад О'Доннел, король Ирландии. Это имя ничего не значит для тебя, Гарун с Востока, и ничего не значит для страны, где я родился и которая была моей. Те, кто были моими врагами, теперь на вершине власти, а те, кто были моими вассалами, лежат холодные и неподвижные глубоко в земле; летучие мыши охотятся в моих разрушенных замках, и уже само имя Рыжего Кагала стерлось в памяти людей. Ну что ж, наполни-ка мой кубок, раб!
– У тебя душа воина, малик. Ты стал жертвой чьего-то вероломства?
– Вот именно, вероломства, – Кагал скрипнул зубами, – а также уловок и коварства одной женщины, которая заворожила и ослепила меня настолько, что меня выбросили, как сломанную пешку.Да, леди Элинор де Курси, с ее черными, как полуночные тени озера Дерг, волосами, и серыми глазами, подобными...
