Алексей Шкваров - Слуги Государевы. Курьер из Стамбула

Скучно стало жить на Руси. Царь-реформатор успокоился сном вечным, пред кончиною своей успев после шведа еще и Гилянь персидскую завоевать. И все.

Войны сами по себе затихли как-то. Нет, дрались, конечно, без того не можно. Но по мелочи. То с персами конфликт тлеющий вспыхивал вновь, то калмыки воду мутили, то башкиры с каракалпаками бунтовали. Татары крымские с ногаями кубанскими продолжали извечными набегами юг России терзать, людишек в полон уволакивать. На тех окраинах имперских, как повелось исстари, одни лишь казаки рубились люто, да полки редкие, службу линейную несшие, штыками отбивались отчаянно от наседавших басурман. А так, можно сказать, спокойно жили.

Воинство великое русское, поелику Великим Петром создано было, из городов тогда вывели. Прокормить ораву такую за казенный счет стало невозможно. Расползлось оно по квартирам деревенским, по просторам необъятным. Разрешили солдатству работы вольные. Отныне оно само должно было на пропитание себе заработать. Потому две трети на полях помещичьих горбатились, а оставшиеся службу несли полицейскую.

Для поддержания порядка в стране наряжались «пристойные партии драгун и фузилеров».

Кто воров гонял, коих множество по дорогам провинциальным расплодилось. Да что там провинция, города губернские да столичные замирали по ночам от страха, услышав свист разбойничий, кровь леденящий.

Кто в караулах вечных стоял: в Сенате, в Коллегиях, при министрах иностранных, в «Академии дессианс»[1], в Кунсткамере[2].

А кого и подати непосильные собирать отряжали, от которых крестьяне несчастные, бросив все горбом да потом нажитое, уходили куда подале — в Польшу, в Запорожье или в раскол подавались. Кто дороги да каналы, Петром начатые, строить продолжал. Возводили-то их, опять же, солдатством. Оттого работы эти «канальными» прозывались. Поизносились полки. По три года не выдавалось им сапог, башмаков, чулков и рубах[3], в одних портках и старых мужицких кафтанах в строю стояли, которые покупали себе сами[4], офицерам и солдатам по четыре, а другим по пяти месяцам жалование не давалось[5]. От жизни каторжной в те годы бежали многие. Дезертирство как никогда высоко было. В 1732 году самовольно полки оставивших числилось 20 000 человек. Недокомплект в полках пополнялся наборами рекрутскими частыми. При Петре набирали по 6–7 тысяч в год, с 1729 по 1736 брали по 14–15.

Боярство старое, государем Петром Алексеевичем затоптанное, с бородами клочьями выдранными, месть затаило. А как помре Император Первый Всероссийский, вылезать помалу начало. Осматриваться. Пока Екатерина правила, на них и внимания особо не обращали. Ей все недосуг было. Балы да веселье. Не до дел государственных. Правда, любимец царский, Меньшиков, первым лицом в государстве считал себя, а не крестьянку Марту Скавронскую, прежде наложницу свою, а уж опосля Императрицей ставшую. Породниться мечтал с семенем царским, Романовским. Бояр, чтоб не мешали, подавил еще немного — Бутурлиных, да Салтыковых. И успокоился. Да напрасно. Хитрее всех, думал, будет. Не вышло.

Как за мужем своим венценосным и Екатерина в мир иной отошла, так боярство из всех щелей и поперло. Временщика Меньшикова свалили, малолетнего царя Петра II, сына казненного царевича Алексея, к делам государственным не подпускали. Правда, и рановато было, да учить уму-разуму на будущее не давали никому. Все охоты да развлечения новые подсовывали. Спаивали по младости лет. На дочке своей Долгорукой оженить хотели. Столицу опять в Москву перевести. И все по старому, по-московски обустроить. За исключением одного — власть самодержавная ограничена должна быть боярством знатным, именитым. Чтоб не лезли наверх выскочки разные низкородные, а то и вовсе из сословий подлых. К черту табели о рангах всякие. Посему и армия большая не нужна была боярам. Там ведь токмо бедное дворянство околачивалось, ни имений, ни крепостных не имевшее, одной лишь службой пропитание добывавшее. Оно-то не ровня именитым.

Только промахнулись люто бояре знатные. Кровью собственной, головами и прочими членами отрубленными Долгорукие да Голицыны за те помыслы сполна рассчитались. Царь-то юный помер. На развлечениях бурных и бесконечных здоровье юношеское подорвав в конец. А новая Императрица Анна порвала в клочья все кондиции боярские, на престол ее возводившие. На штыки армии оперлась. Воспряло и дворянство худое. Да и государство, в лице власти самодержавной и двора ея, вновь лицом к воинству повернулось.

Тут еще, покуда боярство Империю, Петром созданную, вспять обернуть пыталось, враги бывшие оживились. Шведы про победы Карла своего XII вспомнили, хоть и укоротили власть королевскую, парламентскими комиссиями и решениями связали, реванша за поражения тяжелые при том же короле покойном затребовали. Весело тогда и на Руси сразу стало. Потребно вновь — с одними воевать, а своим — головы рубить.

Секли, ох как секли в кадетском корпусе! И ни происхождение, ни знатность рода здесь не помогали. Тяжко было первым кадетам. Вставали с зарей, в пять, а ложились в девять вечера. В головах у них творилось невообразимое. Ведь учили всему и сразу: математике, истории и географии, артиллерии, фортификации, шпажному делу, верховой езде и прочим потребным к военному искусству наукам. А кроме того — немецкому, французскому, латыни, чистописанию, грамматике, риторике, рисованию, танцам, морали и Геральдике. Но самыми тяжкими были ежедневные занятия по солдатской экзерции.

Как уж вынес Алешка Веселовский первый год обучения, он и сам с трудом потом вспоминал. Замысел Миниха[6] о создании Шляхетского кадетского корпуса, названного позднее Сухопутным, был закреплен Высочайшим Указом от 29 июня 1731 года. Управление корпусом было возложено на самого «блистательного», но понятно, что воспитание детей, хоть и будущих офицеров, не дело для полководца великого. Считая себя основателем и первым лицом в корпусе, тем не менее, всю рутину он перепоручил заботам генерал-майора Лубераса. Тот считал, что русских учить надо меньше, а бить больше. Король же прусский, в благодарность за подаренных ему Императрицей Анной великанов-гренадеров, прислал своих офицеров и капралов, с фухтелями и розгами. Ну, тем и карты в руки. Жизнь началась «веселая»!

Учителя прусские заставляли кадет ноги распаривать и носок тянуть изо всех сил. Искусство фрунта да экзерций солдатских жестоко. А для недорослей дворянских — и подавно. Оторвали их от маменек, тетушек да нянек добросердечных и прямо под фухтеля капралов. Команды — на немецком, учение тож на немецком. Понял-не понял — зубри. Повторить урока не сможешь — секут, с шага собьешься — бац! — палкой огреют, рот откроешь — снова бьют. На кадет смотрели, как на чинов нижних, потому и наказания из Устава Петровского применялись. «За что же мне такое, Господи!» — плакалось по ночам. Ох, и тяжко было.