Сергей Шведов
Золото императора
Император Валент покидал Константинополь под рев труб и рокот барабанов. Пышности, с которой был обставлен его выезд, мог бы позавидовать любой римский триумфатор. Хотя вроде бы никаких особых побед за бывшим трибуном пока не числилось. Как, впрочем, и за его братом и соправителем, императором Валентинианом. Собственно, именно волею Валентиниана ничем вроде бы не примечательный чиновник третьего ранга был вознесен столь высоко, что мог теперь попирать ногою, обутой в красный сапожок, достойнейших мужей Великого Рима. Не говоря уже о черни, которая громкими криками приветствовала позолоченную колесницу, выехавшую вслед за знаменосцами из дворца, что был построен более сотни лет назад императором Константином. Валент грозным взглядом окинул беснующуюся толпу, и на его толстых губах промелькнула брезгливая усмешка. Варвары-гвардейцы из дворцовой схолы оттеснили горожан в стороны и, выстроившись в два ряда по бокам от колесницы, обеспечили императору безопасный и удобный проезд. Валент побаивался не столько черни, сколько патрикиев, вполне способных подослать наемного убийцу. Впрочем, в этот раз проезд императора по мощенным камнем улицам Константинополя закончился без происшествий и потерь. Несколько сломанных наглыми гвардейцами ребер, десятка два отдавленных ног – это, естественно, не в счет.
Горожане, возбужденные явлением императора, еще какое-то время наблюдали за пышными султанами на шлемах конных клибонариев, замыкавших свиту Валента, а потом стали расходиться. О грядущей войне в Сирии почти не говорили. Империя вела затяжную борьбу с варварами едва ли не по всему периметру своих границ, и не было еще года, чтобы враги Великого Рима не потревожили его покой. Если не сирийцы, то персы, если не персы, то готы, если не готы, так венеды. А в последнее время купцы на торгу заговорили о каких-то таинственных гуннах, появившихся в степях Сарматии. Что это за племя и какими новыми бедами грозит нашествие воинственных кочевников Великому Риму, не знал никто, но это не мешало городским сплетникам распространяться на их счет. Впрочем, гунны если и представляли для ромеев опасность, то весьма и весьма незначительную.
– Поверь мне на слово, Софроний, все это пустая болтовня людей, не обремененных знаниями и разумом.
Руфин любезно поддержал под локоток споткнувшегося собеседника и спокойно глянул в его вопрошающие глаза. Нельзя сказать, что Руфина с Софронием связывала дружба, но приятелями они, безусловно, были. Этому способствовал и возраст – обоим исполнилось по двадцать пять, – и положение, которое они занимали в свите императора Валента. Оба молодых человека принадлежали к нотариям, то есть чиновникам третьего ранга, и с гордостью носили свои звания светлейших мужей. Жизнь пока что не дала им повода для зависти и соперничества, а потому Софроний и Руфин с удовольствием общались друг с другом. Вот и на проводы императора они пришли вместе и честно отстояли под щедрыми лучами весеннего солнца всю утомительную церемонию императорского отъезда. Счастье еще, что стояли они на почетном месте, предназначенном для знати, иначе вряд ли им удалось бы избежать синяков и ушибов.
– Согласись, Руфин, обилие варваров в легионах империи рано или поздно нас погубит, – вздохнул Софроний. – Я уже не говорю о том, что с каждым годом они ведут себя все наглее. И уже не за горами тот срок, когда в свите императора не найдется места истинным римлянам.
– А что прикажешь делать, если римляне уклоняются от военной службы? – пожал плечами Руфин.
– Так верните им налоговые льготы, которые они имели в прежние времена! – воскликнул пылкий Софроний. – И тогда римский дух возродится на наших глазах.
– Финансовое положение империи тебе известно, нотарий, – печально усмехнулся Руфин. – Валентиниан вынужден был издать указ, разрешающий вносить налоги натурой, а не деньгами. К тому же доблесть за денарии не купишь.
Софроний покосился на купола храма, возведенного, как говорили, по приказу императора Константина. А ведь Константин не был христианином, во всяком случае, до смертного часа. И схиму он принял уже будучи больным. Тем не менее именно Константин уравнял в правах приверженцев чужого бога с истинными римлянами, не забывшими веру своих отцов.
– Зачем он возвеличил этот город? – зло прошипел Софроний, оглядывая невзрачные каменные строения. – Чем ему Рим был плох? У империи должна быть одна столица, иначе раскол неизбежен.
Руфин промолчал. Он разделял взгляды Софрония и на Константина, и на возвеличенный им город, бывший еще совсем недавно скромной провинциальной Византией, но, к сожалению, не нотарии будут решать судьбу Римской империи. Руфин связывал большие надежды с императором Юлианом, не побоявшимся бросить вызов христианам, но, увы, Юлиан не оправдал их. Смерть великого императора была встречена ликованием в среде никейских ворон и арианских коршунов, зато гордые императорские орлы поникли, и поникли, похоже, навсегда. Ариане оказались расторопнее никеев и сумели, воспользовавшись смертью преемника Юлиана Иовия, протолкнуть к власти своего ставленника Валентиниана. И теперь в стане христиан царит ликование, а по Константинополю ходят упорные слухи, что час древних богов уже пробил. Трудно пока сказать, насколько эти слухи верны, но, во всяком случае, императоры-соправители Валентиниан и Валент уже успели вернуть арианам и никеям храмы, отобранные у них доблестным Юлианом.
– Я слышал, что комит Прокопий в городе, – тихо произнес Софроний.
– Прокопий?! – вскинул голову задумавшийся Руфин. – Ты в своем уме?
– Я – да, – усмехнулся Софроний. – А вот о комите я бы этого не сказал. Родственнику императоров Юлиана и Констанция следовало бы держаться подальше от обеих столиц. Я собственными ушами слышал, как Гермоген докладывал сиятельнейшему Петронию о появлении в Константинополе подозрительного лица.
– И что сказал Петроний?
– Сказал, что сам доложит о Прокопии императору. И приказал Гермогену следить за теми, кто в прежние времена сталкивался с комитом. Среди прочих было названо и твое имя, Руфин.
Причин не доверять Софронию у Руфина не было. Если комит Прокопий действительно объявился в городе, то он почти наверняка захочет повидаться с молодым нотарием. И причиной тому как родственные, так и деловые связи. Руфин принадлежал к древнему патрицианскому роду, и уже одно это делало его подозрительным в глазах безродных выскочек вроде Петрония и Гермогена. Первый был тестем императора Валента и главным его наушником. По слухам, именно Петроний, бывший еще совсем недавно заурядным трибуном, командиром легиона, натравил склонного к подозрительности Валента на самых знатных и богатых константинопольских патрикиев. Именно он придумал гениальный по своей простоте ход по взиманию недоимок едва ли не со времен императора Аврелиана. Разумеется, никаких прав ни у Валента, ни тем более у Петрония на проведение столь наглой операции по изъятию чужого имущества не было. Тем не менее очень многие уважаемые константинопольские мужи были ограблены едва ли не до нитки, а иных, наиболее упрямых, даже выслали в отдаленные провинции, дабы впредь не мозолили глаза императору и его расторопным ближникам.
