Жан-Франсуа Намьяс
Дитя Всех святых.
Цикламор
1 ноября 1337 года Эдуард III Английский объявил войну королю Франции Филиппу VI; это стало началом длительного противостояния, впоследствии названного Столетней войной. В тот же день, незадолго до полуночи, в замке Вивре в Бретани родился ребенок, названный Франсуа. Согласно местному поверью, каждому, кто появляется на свет в последний час Дня всех святых, суждено прожить сто лет…
Начало 1423 года. Прошло больше восьмидесяти пяти лет, и предсказание, похоже, сбывается, поскольку Франсуа де Вивре по-прежнему жив и полон сил.
Он отнюдь не бездействовал за время своей долгой жизни. После множества рыцарских подвигов он занялся алхимией, пытаясь постичь высшую мудрость.
Пережив из-за собственного долголетия всех родных, Франсуа все же обретает истинного преемника в лице правнука, одиннадцатилетнего Анна. Анну де Вивре придется столкнуться с другой ветвью потомства Франсуа, идущей от его проклятой любовницы Маго: с Адамом де Сомбреномом и его женой Лилит, поклявшейся погубить род Вивре.
Но Анн будет также сражаться за Францию, переживающую самый драматический период своей истории. Захваченная англичанами и их союзниками бургундцами, страна стоит на краю гибели.
Если его потомок выйдет из этой двойной битвы победителем, значит, Франсуа де Вивре правильно прожил свою жизнь и будет вознагражден, увидев в свой последний день таинственный свет Севера.
Часть первая
«ВОЛЧЬЯ ДАМА»
6 января 1423 года, на праздник Богоявления [1], в день, когда Анну де Вивре исполнится одиннадцать лет, мальчик, наконец, узнает все.
Сам прадед обещал ему это. Целый месяц после приезда правнука в замок Вивре Франсуа на все его робкие вопросы давал неизменный ответ:
– Скажу на Богоявление.
И вот оно, утро столь долгожданного дня! Холодный, ясный солнечный свет наполнил часовню замка, и священник начал мессу, восславляющую пришествие царей-волхвов к яслям новорожденного Господа.
Глядя на него, Анн де Вивре ангельски улыбался. Да и во всем облике прелестного ребенка чудилось что-то неземное. Белокурый, кудрявый и голубоглазый, он был просто восхитителен в своем широком белом плаще, расшитом золотыми лилиями. Но в этом ангелочке не наблюдалось ничего слащавого или женственного. И никакой наивности не было в его остром и живом взгляде, выдававшем ум и удивительную любознательность. Да и хрупким его не назовешь: крепыш, даже здоровяк – в свои одиннадцать лет Анн де Вивре выглядел тринадцатилетним…
Ребенок смотрел на священника, говорившего на латыни – о волхвах, о звезде, – и эти слова, эта церковь зачаровывали его. Прежде Анн жил в гораздо более пышной обстановке Орлеанского двора, однако впервые он испытывал настоящий восторг, поскольку чувствовал: все здесь имеет к нему самое непосредственное отношение.
Анн де Вивре сознавал, что в свои одиннадцать лет почти ничего о себе не знает. Он не мог помнить матери, умершей через несколько дней после его рождения. Едва ли больше знаком был ему отец, убитый в битве при Азенкуре: ребенку исполнилось тогда всего три года. В Блуа, у герцогов Орлеанских, воспитанием мальчика занимался Изидор Ланфан, оруженосец его отца, но преданный слуга не хотел говорить с Анном о его семье, оставляя эту заботу его прадеду, Франсуа де Вивре: дескать, когда настанет время отправиться к нему, тот сам все расскажет. И вот, в последний день прошлого ноября, Изидор повез мальчика сюда…
Анн отвел взор от алтаря. Кроме священника и его самого в часовне находились только двое. И первым из них был сам носитель титула с незапамятных времен, существо совершенно фантастическое: его прадед Франсуа де Вивре.
Тому минуло восемьдесят пять лет – возраст, который в представлении ребенка связывался лишь с волшебниками и императорами из прочитанных сказок. Да и сам Франсуа величавостью и внутренней мощью, несомненно, походил на них.
Белоснежные волосы, до сих пор густые и кудрявые, красивой волной ниспадали на шею. У старца было очень мало морщин, его черты сохранили совершенную правильность, а глаза – яркую синеву. Даже не слишком наблюдательный человек заметил бы, что они с Анном поразительно похожи.
Одетый в скромное серое платье Франсуа де Вивре был высок ростом, безупречно прям и выглядел внушительным, словно статуя. Но он не подавлял, не нагонял страха. В складке его губ, в блеске глаз таилось что-то лукавое – признак высшей мудрости. Чувствовалось, что этот человек достиг великого знания, но сохранил чувство меры и человечность. Знакомство с истиной отнюдь не отдалило его от прочих людей, но, напротив, сделало снисходительным к их ошибкам и готовым прийти на помощь чужому невежеству.
Второго из присутствующих на богослужении Анн, наоборот, знал очень хорошо, поскольку провел с ним практически всю жизнь. Это был Изидор Ланфан.
Видясь с ним каждодневно, мальчик почти перестал обращать на него внимание. Однако тридцатичетырехлетний Изидор ни в коей мере не являлся заурядным человеком. Хорошо сложенный, с сильными руками и ногами, с мужественным загорелым лицом и открытым взором, он внушал доверие с первого же взгляда.
Оставаясь грозным бойцом, Изидор Ланфан отнюдь не пренебрегал изяществом и хорошими манерами. За длительное время, проведенное при Орлеанском дворе, он вполне усвоил его дух и отлично умел держать себя. Несмотря на простонародное происхождение, Изидор был представителен, словно паж старинного рода. С удивительной непринужденностью он носил красно-черное одеяние – цвета Вивре.
Анн снова посмотрел в сторону алтаря. Тот, кто пел мессу, скоро станет его наставником. Постижение книжной премудрости, равно как уроки владения оружием и верховой езды, начнутся только завтра. Пока Франсуа де Вивре дал своему правнуку отсрочку.
Анн, которого книги влекли не меньше, чем кони и оружие, исподтишка приглядывался к священнодействующему монаху. Будет ли тот столь же хорошим учителем, как ученые клирики Блуаского замка? Удовлетворит ли его ненасытную жажду знаний? Сделает ли его искусным в латыни и французском языке, о чем мальчик так мечтал?
Когда Франсуа де Вивре призвал молодого монаха для обучения своего наследника, он тоже задавался этими вопросами – и ответил на них утвердительно.
Того звали брат Тифаний, и было ему двадцать пять лет. Его, сироту из деревни Вивре, в самом юном возрасте приняли к себе монахи аббатства Мон-Сен-Мишель. Мальчик тотчас же проявил замечательные способности к учебе. А поскольку подобрали его на Богоявление, то и назвали так, как обычно именуют всех рожденных в этот день, Тифанием, и с тех пор другого имени у него не было.
