Питер Марвел - В погоне за призраком, или Испанское наследство

Уильям Харт никогда не представлял себе, что его может так тошнить.

Уже полдня он болтался на баке по правому борту, перегнувшись через отполированный руками планшир, и перед глазами его то ухало вниз, то вздымалось вверх маслянистое тело океана. Солнечные блики яростно плясали в слезящихся глазах, в висках ломило от нестерпимой боли, словно некий сапожник с остервенением тыкал туда тупым шилом.

Самое унизительное в его положении было то, что он, всю свою восемнадцатилетнюю жизнь мечтавший о море, совершенно не мог представить себе морской качки. А уж начало путешествия виделось ему совсем по-иному.

– Ну, пока все нутро не вывернет, не успокоится, – услышал он сказанную тоном знатока фразу и понял, что она относится к нему.

Харт хотел повернуть голову и достойно ответить, но новый мучительный приступ скрутил его невыносимой резью, так что он только успел краем глаза отметить коренастую фигуру, увенчанную похожей на котел головой, повязанной красным платком.

– Только зеленые юнцы, в первый раз ступившие на палубу, блюют с наветренной стороны, – отозвался кто-то рядом, и Харт покраснел от унижения, узнав надтреснутое карканье своего капитана.

Ему очень хотелось сказать в ответ что-нибудь из разряда «не вашего ума дело», но вместо этого, настигнутый новыми спазмами, он опять перегнулся через планшир. А когда ему полегчало, оказалось, что он снова остался в одиночестве. Больше всего на свете он желал лечь прямо на палубу, но гордость не позволяла ему пасть так низко в глазах простых матросов. Когда он наконец добрался до своей-каюты, схожей размерами с матросским сундуком, то обессиленно повалился на жесткую крышку рундука[1], покрытую набитым соломой тюфяком. Поскольку закрыть глаза было решительно невозможно из-за приступов головокружения, он повернулся носом к дощатой переборке и, зацепившись взглядом за сучок, предался воспоминаниям...

– Согласитесь, этот парусник просто великолепен – настоящий красавец! Глядя на него, думаешь о совершенстве, которого способно достичь мастерство человека, не так ли? Глядя на изящные линии бортов, на великолепно украшенную корму, понимаешь, что рукой плотника водила десница Господня... Вы согласны со мной, сэр?

Этот короткий панегирик с большим воодушевлением был произнесен на торговой пристани Плимута господином не первой молодости, но чрезвычайно живым и подвижным для своих лет, одетым в костюм из черного голландского сукна, покрой которого выдавал в нем особу влиятельную, хотя и не благородных кровей. Обращался он при этом к человеку чрезвычайно рослому, завидного телосложения и, несомненно, дворянину, на что указывала большая, отделанная серебром шпага, висевшая на перевязи у бедра этого краснолицего, с военной выправкой мужчины.

Но спутник пожилого господина, похоже, имел свое особое мнение о задранной, как утиная гузка, корме и заваленных внутрь бортах, а также о чересчур узкой для стодвадцатифутового корабля палубе.

– Мне кажется, – просипел он, трубно сморкаясь и отнимая от лица платок со следами табаку, – мастера скорее вдохновил размер пошлин, взимаемых зундской таможней. Разве этот корабль не ходил на север? Он не выглядит жеребцом-шестилеткой перед скачками в Ньюмаркете. Я бы даже сказал, сударь, что Кингс Плэйт[2] этот флейт точно бы не взял, если можно так выразиться.

Пожилой господин метнул острый как дротик взгляд на своего собеседника и тут же прикрыл глаза тяжелыми веками, оставив замечание капитана без ответа.

Капитан[3], а дворянин с военной выправкой был именно капитаном, неторопливо засунул платок в карман темно-синего, украшенного золотым галуном кафтана и с неуловимой насмешкой посмотрел сверху вниз на своего нанимателя.

– Господин Абрабанель, вы зафрахтовали судно для своих целей, не поставив меня в известность заранее, но поскольку интересы Британской короны на данный момент совпадают с вашими, а я должен вести эту лохань и в ней вас через Атлантику, я могу лишь согласиться со всем тем, что вы мне скажете.

Сэр Джон Ивлин, а именно так звали капитана, был подданным Великой Британии. В последнюю войну он весьма успешно сражался против тех самых голландцев, на одного из которых теперь, по воле случая, столь же благополучно работал. Более насчет достоинств и недостатков флейта под названием «Голова Медузы» капитан и его патрон не распространялись, так как капитан умел молчать и не обсуждать приказы, что немало способствует продвижению по служебной лестнице. А потом, Абрабанель платил такие деньги сверху, что они были куда весомее любого мнения.

При этом Джон Ивлин отнюдь не собирался во всем соглашаться с этим парвеню[4] – он был он все-таки истым джентльменом: упрямым, педантичным и очень себе на уме.

Как уже было сказано, флейт имел обычную для этих кораблей длину около ста двадцати футов, ширину около двадцати футов и осадку около двенадцати футов. Созданный как торговое судно, он мог нести до 350-400 тонн груза, а на пушечной палубе и носу корабля недавно установили двадцать восьмифунтовых пушек. Экипаж судна, исключая пассажиров, благодаря усовершенствованиям рангоута и парусов составлял всего шестьдесят человек. Что бы там ни говорил капитан, «Голова Медузы» отличалась неплохими мореходными качествами, делала до 9 узлов и была оборудована штурвалом – новшеством, заменившим румпель и значительно облегчавшим управление рулем.

Что касается ее парусного вооружения, то оно состояло из трех мачт, из которых фок– и грот-мачта несли по три ряда прямых парусов, а бизань-мачта – латинский парус и выше его крюйсель, а на бушприте кроме блинда был установлен еще и бом-блинд.