Роберт Говард
Дорога Боэмунда
Из-за густых курчавых облаков показалась луна, осветив тени деревьев серебристым сиянием, и человек метнулся в густые заросли, словно преследуемый охотниками зверь, что в страхе прячется от предательского света. Когда его ушей достиг звук подкованных копыт, он еще глубже забился в укрытие, стараясь не дышать. В тишине послышался сонный крик ночной птицы и ленивый плеск волн о далекий берег. Луна снова скрылась за наплывшим облаком, и в то же мгновение из-за деревьев на другой стороне небольшой поляны появился всадник.
Человек в кустах тихо выругался. Он мог различить лишь неясные очертания движущейся фигуры, а слышал лишь звяканье стремян и скрип кожи. Но вот луна снова выглянула из облаков. Облегченно вздохнув, человек выскочил на дорогу.
Лошадь с фырканьем поднялась на дыбы. С губ всадника сорвалось изумленное проклятие и в его руке сверкнуло короткое копье. Столь неожиданное появление незнакомца прямо под носом у его лошади не предвещало ничего хорошего для одинокого путника. Незнакомец был высок и мускулист, на нем не было ничего, кроме набедренной повязки, и его стальные мышцы отчетливо вырисовывались в лунном свете.
– Назад! Или я проткну тебя насквозь! – рявкнул всадник по-турецки. – Кто ты, во имя шайтана?
– Роджер де Коган, – ответил незнакомец на норманно-французском. – Говори тише. До войск мусульман не больше мили, и рядом могут быть их разведчики. Это просто чудо, что тебя не схватили. Дальше у берега, в небольшой бухте под прикрытием высоких деревьев, спрятаны три галеры, и я видел там блеск оружия.
Всадник молча ждал продолжения, не опуская копья, но и не поднимая его вновь.
– Этой ночью я сбежал с галеры знаменитого пирата, араба Юсефа ибн Залима. Многие месяцы я провел на веслах, но теперь – свободен. Я знаю, он назначил здесь встречу; с какой целью – мне неизвестно. Он слишком боялся предательства со стороны турок, а потому встал на якорь за пределами бухты. А теперь он покоится на дне залива, ибо я разорвал свои цепи, тихо подкрался к нему, пока он дремал на носу, задушил его и поплыл к берегу.
Всадник что-то проворчал, сидя на лошади прямо и недвижимо, подобно освещенной лунным светом статуе. Он был высокого роста, в серой кольчуге, не скрывавшей очертаний его мускулистых рук, и в стальном шлеме, небрежно сдвинутом на затылок. В полумраке хищные ястребиные черты его лица производили поистине жуткое впечатление.
– Думаю, ты лжешь, – сказал он на норманно-французском со своеобразным акцентом. – Хочешь сказать, ты галерный раб? С коротко подстриженными волосами и свежевыбритым лицом? И как осмелились галеры мусульман скрываться на европейском берегу, да еще столь близко от города?
– Ради всего святого, – с неприкрытым удивлением ответил беглец, – ты ведь не станешь сомневаться в том, что я христианин? Да, я пострижен и безбород, но ведь рыцарю не пристало выглядеть неряхой, даже в плену. Одним из пленных на галере был грек-брадобрей, и лишь сегодня утром я уговорил его постричь и побрить меня. Что касается второго твоего замечания, то всем известно: мусульмане рыщут по Босфору и Мраморному морю, когда им заблагорассудится. Однако мы рискуем жизнью, пока стоим здесь и болтаем. Подай мне стремя, и прочь отсюда.
– Не думаю, – пробормотал всадник. – Ты слишком много видел.
Резким сильным толчком он послал копье прямо в широкую грудь беглеца. Удар был неожиданным, и только инстинктивное движение спасло того от смерти. Копье со свистом пронеслось мимо, оцарапав кожу на плече, однако де Коган успел схватиться за древко и изо всех сил дернул его назад. Ярость, вызванная подлым нападением, пробудила в нем жажду убийства.
В следующее мгновение всадник потерял равновесие и вылетел головой вперед из седла, прямо на грудь рыцарю. Вместе они рухнули наземь, в густые заросли. Небрежно надетый шлем всадника зацепился за ветку, слетел и упал в кусты. Лошадь фыркнула, в испуге метнулась к деревьям.
Рука в кольчужной перчатке схватилась за кинжал, однако де Коган оказался проворнее. Он отпрянул чуть в сторону, приподнялся над своим противником и схватил тяжелый камень, подвернувшийся ему под руку. Отточенный клинок блеснул в лунном свете, но прежде, чем он достиг цели, булыжник обрушился на покрытую кольчужным капюшоном голову.
Роджер почувствовал, как под его ударом хрустнул череп, но уже не мог остановиться. Одержимый яростью, он бил и крушил врага до тех пор, пока тот не застыл под ним бездыханный. Струйка крови, что медленно сочилась из-под металлической сетки, стекла на холодные пальцы победителя – лишь тогда сознание его прояснилось и боевой пыл исчез, словно с жаркой кровью врага впитался в сырую землю.
Роджер со стоном поднялся, отбросив в сторону камень, и взглянул на мертвеца. Ярость, испаряясь, дрожью пробежала по его телу; он всмотрелся в ястребиные черты поверженного, в замешательстве пожал плечами. Затем его осенила внезапная мысль – она была столь проста и ясна, что рыцарь удивился, почему она не пришла ему в голову раньше. Всадник появился со стороны лагеря мусульман. Вряд ли он мог проехать мимо него незамеченным. Значит, он был в самом лагере. Это означало, что его связывали с мусульманами некие отношения... Роджер снова пожал плечами. С тех пор как он прошел в авангарде войск Петра Отшельника вниз по Дунаю, он успел неплохо узнать обычаи Востока. Византийцы и мусульмане нередко вцеплялись друг другу в глотку, но иногда они втайне действовали совместно, что ставило европейцев в тупик. Однако Роджер никогда прежде не слышал о перебежчиках-крестоносцах – а этот человек носил доспехи крестоносца и явно не был византийцем.
Только крайняя необходимость заставила рыцаря раздеть мертвеца. Тот был чисто выбрит, а соломенного цвета волосы коротко пострижены. Судя по его внешности, он мог быть норманном, однако де Коган помнил его чуждый акцент. Поспешно облачившись в доспехи, рыцарь плотнее затянул пояс с мечом и, отыскав железный шлем, надел его на свои рыжие кудри. Все одеяние подходило ему так, словно было сделано нарочно для него. Неизвестный всадник и он сам были одного роста, одинаково широкоплечи и тонки в талии. Роджер положил ладонь на холодную рукоять длинного меча и вновь почувствовал себя человеком – впервые за несколько месяцев. Легкий звон ножен о кольчугу на бедре напомнил ему о том, что он снова сэр Роджер де Коган, рыцарь Креста, один из лучших воинов Англии.
Вокруг царила совершенная тишина, если не считать отдаленного щебета ночных птиц. Рыцарь поймал коня, что спокойно пасся на границе леса, вскочил в седло, и в этот момент долгие дни унижений и тяжкого труда свалились с его плеч, будто сброшенная мантия, оставив в душе лишь мрачную решимость посчитаться с поклонниками Магомета. Он холодно улыбнулся, вспомнив затихающий хрип бывшего хозяина – Юсефа ибн Залима, но лицо его вновь помрачнело, когда перед его мысленным взором возник иной образ – худое длинное лицо с высокомерной усмешкой на тонких губах. Принц Осман, сын Килиджа Арслана, Красного Льва Сельджуков. Да, сейчас призрак в остроконечном шлеме с пером цапли смеялся над ним, но рано или поздно должен был наступить день, когда его настигнет заслуженное возмездие. Сэр Роджер умел ждать – как и подобало истинному норманну, он отличался завидным терпением.
