«Кореец» в начале боя был обречён на… неучастие. Его два устаревших восьмидюймовых орудия — крупнее, чем на «Варяге», — молчали, бессильные добросить снаряды до противника. Собственно, несколько выстрелов на пределе было сделано, но снаряды легли с большим недолётом. Приходилось ждать, когда сократится дистанция. Японцы это знали и на «Кореец» не растрачивались.
На «Варяге» стреляли, умирали, тушили пожары, захлёбывались в собственной крови, но дрались. На «Корейце» страдали от своей немощи. И неизвестно, кому было хуже — тем, кто жаждал боя или кто жил в нём.
Капитан второго ранга Беляев стоял на переднем мостике. Лицо его было сосредоточенно, хмуро. Оттого обильная седина казалась жёстче, запавшие глаза — суровее. При каждом попадании в «Варяг» он морщился, словно ему было больно.
— Проклятая участь. Хоть бы часть огня взять на себя. Пусть безответно, но взять!
— Зачем японцам разбрасываться, Григорий Павлович? — отозвался лейтенант фон Крампт. — Они все делают разумно. Разумно и грамотно. Кто бы мог ожидать такое от японцев!
— Вас, кажется, это приятно удивило?
— Простите, Григорий Павлович, но я привык отдавать должное противнику. Готов даже уважать, восхищаться им.
— Уважать?! Восхищаться?! Адмиралом, который норовит ударить исподтишка? Нет, увольте. Эта эскадра достойна лишь одного: быть разбитой или рассеянной.
Фон Крампт не пытался даже скрыть своей усмешки:
— Похоже, получается пока наоборот. Нам ещё везёт, что адмирал Уриу не обращает на нас внимания.
Беляев внимательно, будто впервые, посмотрел на сказавшего это офицера. Лощён, гладко выбрит, глаза умные, замороженные. Он всегда был доволен им — порядок на судне держался безукоризненно, а вот сейчас словно что-то надломилось.
— Неужели вы не понимаете, что это гадко! — Беляев поднял голос и тотчас оборвал его: не хватало, чтобы их слышали нижние чины.
— Позвольте не согласиться с вами. Мы ведь не уклоняемся от боя.
Капитан «Корейца» ничего не ответил, отвернулся. Чёрт с ним! В конце концов, главное сейчас — помочь «Варягу».
«Корейцу» ещё молчать минут пятнадцать. Потом ударят и его орудия.
— Снаряды, снаряды давай! — кричал комендор Прокопий Клименко.
Рядом оказался дальномерщик Мишка Михеев. Лицо — неузнаваемая маска, губы трясутся:
— Сейчас на баке всех подносчиков искрошило.
Клименко узловатыми пальцами вцепился в ворот тельняшки Михеева, тряхнул так, что у того зубы щёлкнули:
— Не ныть, Мишка! Слышь? Не ныть!
Вдвоём побежали к выходу элеватора. Подъёмник исправно выкинул наверх беседку. В каждой беседке, как стаканы в подстаканниках, стояли четыре снаряда — пуды металла и пироксилина. Взвалили беседку на тележку, покатили.
— Не ной! — скрежетал зубами Клименко. — Сейчас поквитаемся!
Японский снаряд рванул у самой тумбы орудия. В огненном шквале, казалось, ничего не могло уцелеть. Взрывная волна бросила старшего комендора на палубу. Сладковатый запах шимахи набился в лёгкие. Клименко с трудом поднялся, мотнул чугунной головой:
— Мишка, где ты?
Михеева нигде не было. Только перебитый леер змеился на палубе. Клименко глянул за борт. Зелёные воды были изрезаны скорбными морщинами волн. По ним прыгала бескозырка Михеева. С гребешка на гребешок. Словно и не было матроса.
Клименко подавил вздох, покатил тележку один. Но почему молчит его орудие? Не может быть, чтобы там никого не осталось в живых. Не может быть!
Может! Прислуга была поголовно выбита. На спонтоне — выступающей площадке под орудием — хлюпала кровь. Но 152-миллиметровое орудие — не чудо ли? — ещё исправно. А он, старший комендор Прокопий Клименко, жив.
Прокопий вогнал снаряд в казённик. Хотел перейти к механизмам наводки, но к нему уже шёл, пошатываясь, Козинцев.
— У нас откатник полетел. Не повезло! Давай на наводку стану. Только учти, у меня рука перебита.
В 12.05 «Варяг» был на траверзе острова Иодольми.
— Право руля! — скомандовал Руднев и жестом подозвал лейтенанта Зарубаева. — Сергей Васильевич, я решил ввести в дело орудия левого борта. От комендоров и прислуги жду меткой стрельбы и быстроты.
В этот момент крейсер содрогнулся от попадания крупного снаряда. Рулевой старшина Снегирёв почувствовал, как ослабло сопротивление штурвала в руках:
— Перебит рулевой электропривод! Крейсер не слушается руля!
Руднев сделал невольный шаг к Снегирёву, воскликнул:
— Что?…
Этот шаг подарил ему ещё одиннадцать лет жизни. Новый снаряд разорвался у основания фок-мачты, ударил осколками по боевой рубке. Пробить её не хватило сил, но зато несколько мелких осколков влетели в проход, ведущий внутрь рубки. Они-то и наделали бед. Первым повалился матрос Иван Костин, приставленный для передачи команд. Он шагнул следом за Рудневым, на то самое место, где секундой раньше стоял командир, и был убит наповал. Другой осколок, чиркнув по лбу Руднева, впился в спину рулевого Снегирёва. Командир «Варяга» обхватил руками голову, зашатался. К нему бросился Беренс:
— Вы ранены, Всеволод Фёдорович?
Руднев попытался отнять ладони — кровь заливала лицо. Это ослепление больше, чем сама рана, напугало его.
— Не вижу, почему ничего не вижу? — сгоряча повторял он.
— Вы в голову ранены. — Беренс платком пытался остановить кровь. — Эй, кто-нибудь, позовите врача из лазарета!
— Отставить! Там раненые! — Руднев уже пришёл в себя. Единственное, что он себе позволил, это опуститься на принесённый откуда-то стул. — Дайте мне платок, Евгений Андреевич, я сам… Вы приказали перейти на ручное управление? Скорее, не медлите, возможно, придётся управлять через румпельное отделение… Какие потери в рубке? Почему не докладываете?
У Беренса надломился голос:
— Трое убитых.
Руднев с трудом осмотрелся. Лампочки аварийного освещения тускло отражались в меди помятых переговорных труб. Тумба нактоуза расколота, пол, стены забрызганы кровью. Командир крейсера усилием воли заставил себя стряхнуть оцепенение, думать о главном — бое и израненном, терявшем управление «Варяге». Ведь впереди были камни Иодольми.
— Лево руля.
В рубке напряжённо ждали, когда видневшийся в смотровые щели гюйсшток крейсера отвернёт в сторону. Но «Варяг» продолжал накатываться на камни. Беренс бросил быстрый взгляд на стрелку аксиометра: она давно повернулась влево — значит, что-то случилось и с ручным приводом.
— Я в центральный пост!
Все напряжённо ждали старшего штурмана. Беренс вернулся, доложил.
— Оказывается, в румпельном отделении из-за выстрелов не слышали команды. Но теперь всё в порядке.
