— Надо их утопить, — повторил Жорж Мэри.
Далила, лежа на боку, завывала. Это была маленькая белая сука, с черным пятном на спине, прямыми ушами и глазами, загоравшимися безумием, как только ее хозяин повышал голос.
Мак-Гроу любил это маленькое животное так же, как я любил игру, Нантез — женщин, а Жорж Мэри… ничего.
Стоя на коленях перед ящиком, где мать кормила своих слепых щенят, неподвижный Мак-Гроу, затаив дыхание, по очереди взвешивал на руке маленьких зверьков с розовыми мордочками и лапками, похожими на лепестки герани.
— Я оставлю этого, — произнес он. — Он похож на мать. У него три пятна на спине и острые уши.
— Оставь этого, — сказал я равнодушно.
Тогда Мак-Гроу, с усилием проглотив слюну, взял одного щенка за лапу и бросил его за борт. Маленькое вытянутое тельце черным пятном взметнулось на фоне голубого неба. Не останавливаясь. Мак-Гроу побросал в море четырех обреченных щенят.
Оставшийся ползал в тряпье, ища материнское брюхо. Он уже ворчал, как совсем большое животное.
Вечером мы сошли на берег и отправились пить к девицам в харчевню «Капитан Боб», в которой хозяйничал Тилле вместе с Лоу. Он всегда укрывал нас, кроме того он хорошо знал курс всех денег. Он осведомил нас о постановлениях губернатора Южной Каролины, касающихся пиратов. Можно было спокойно, без задних мыслей, выпивать.
Девицы дразнили Мак-Гроу, которого они нашли слишком мрачным. Наш товарищ пил много, но скучал. Он подошел ко мне и тотчас же заговорил о щенках — о четырех маленьких щенках, которых он утопил.
— Совершенно верно, — уклончиво отвечал я на все его слова.
Потом Мак-Гроу уселся на скамейку рядом с Нантцем и снова начал рассказ о своих щенках. Но Нантез прислушивался к чарующему голосу Изабеллы.
Тогда Мак-Гроу взял свою шляпу и вышел. Морской ветер с шумом ворвался в душную харчевню.
Мы оставались в продолжение восьми дней на берегу, и Мак-Гроу тосковал по утопленным щенкам Далилы до тех пор, пока не встретился с голландским матросом из Лоутерской шайки.
Мак-Гроу сам затеял ссору.
Изабелла наблюдала за происходящим, спрятавшись в цветущих олеандрах. Она видела, как Мак-Гроу вонзил нож между плеч Голландца и как тот упал ничком в высокую траву.
После того наш товарищ снова обрел свою веселость. Он больше не говорил о щенках, которых убил. Он вел себя как человек, который только что стер со своей совести черное пятно. Может ли кровь человека искупить кровь четырех щенят? Трудно объяснить такой характер.
Хохот и непристойные песни нарушили тишину запертых хижин, обитатели которых, утомленные жарой, крепко спали.
Я в это время вместе с Мак-Гроу ловил рыбу на берегу единственной речки Острова Голубей. Мы обернулись на шум и увидели слепого Мейстера, которого две девицы вели под руки. С ними были Бабета Гриньи и Майка из Гудана. Слепой смеялся и пел жалобные песни, посвященные черному флагу и хорошо известные всем морякам. Мейстер участвовал в набегах Ракама; он лишился глаз в пылу приключений. Теперь в этом затерянном уголке он жил барином среди белых девиц и туземок Острова Голубей. Это был лысый толстяк без подбородка; мертвые глаза придавали его дряблому чувственному лицу что-то трагическое, внушающее одновременно уважение и презрение.
Девицы, смеясь, подталкивали его. Они вошли все трое в хижину, где продавался ром. Мак-Гроу и я последовали за ними, чтобы убить время, а также, чтобы воспользоваться, если возможно, щедростью слепого.
В низкой и прохладной, как глиняный кувшин, комнате Мейстер сел, прислонившись спиной к стене.
Бабета Гриньи, сидя рядом с ним, с ребяческой веселостью гладила его лицо своими коричневыми руками.
Она сказала:
— Поглядите-ка на этого резвого молодчика!
Мейстер смеялся, хлопал в ладоши и позволял девице тискать свое бледное, ничего не выражающее лицо. Бабета Гриньи отстранилась от старика и сидела, упершись руками в бедра. Это была белокурая, стройная девушка, ее красивое, обожженное солнцем лицо резко выделялось среди копны светлых волос.
Угрюмая голландка Майка шептала на ухо слепому все, что ей хотелось.
Тогда Бабета Гриньи прижалась к груди Мейстера и, схватив свой стакан, бросила его Майке в лицо.
— Вот тебе, грязное животное! Стерва!
Голландка принялась плакать. Она стонала:
— Что я ей сделала?.. Что я ей сделала?..
Слепой вмешался и прекратил ссору, предложив всем выпить. Вслед за Мак-Гроу и мною собралась вся шайка «Утренней Звезды», даже Марсо, — соблазнитель Марсо, одетый по французской моде, в своей неизменной треугольной шляпе.
Слепой любил Бабету Гриньи с неистовством и безумием человека, который потерял зрение и который во время своей скитальческой жизни был всегда далек от ласк куртизанок.
Он начал свою оседлую жизнь с того, что привел в свою хижину Бабету Гриньи, предмет его ежедневных мучений.
Девица сразу его покорила. Она заставляла Мейстера ползать точно животное, когда он искал ее своей палкой за стульями и под столом.
Наложница слепого наряжалась как проститутка из Вера-Круз. Золото блестело на руках и на шее этой маленькой воровки, убежавшей из колонии, куда привели ее преступления.
А Бабета Гриньи любила Марсо, нашего старого товарища. Слепой был осведомлен о малейших подробностях этой страсти. Поэтому, когда иной раз, среди ночи, руки старика искали нежную шею прекрасной малютки, Бабета пряталась, смеясь над этими покушениями на убийство. Она смотрела на веши трезво, не теряя самообладания, и думала о Марсо, который упорно ухаживал за голландкой Майкой. Мак-Гроу и я, зная, как и все на острове, эту историю, очень удивлялись, увидав, что Бабета, как близкая подруга, нежно опирается на плечо голландки Майки.
— Майка, девочка, — сказала она ей шепотом, — ты любишь Марсо… Я это знаю. Я дам тебе все, что нужно для твоего замужества.
Марсо по-прежнему тянулся к Майке, но Бабета теперь уже не бледнела. Она пила, каждый раз высоко поднимая стакан, чтобы увидеть дно. Слепой держал ее за руку и ничего не говорил. Но вдруг он вскочил, руки его дрожали: он ощутил у своего колена ногу Бабеты, прижавшуюся к ноге Марсо.
Все видели эту любовную проделку. Мейстер уплатил за выпитое и возвратился с покорившейся девицей домой. Он шел один. Бабета не захотела вести его, и слышно было, как его палка стучала по камням, нащупывая дорогу.
Вернувшись домой, слепой и Бабета ругались до поздней ночи. На другой день девица, плача, прошла по деревне. Она застала голландку с нами и предложила ей выпить.
— Майка, я больше не могу жить с Мейстером. Завтра я его покину. Но сегодня вечером он обещал мне дать большие богатства; он говорит, что скоро умрет…
