– Вам придется заплатить семь ливров штрафа. Надеюсь, вы не станете меня уверять, что не знаете о королевском ордонансе, запрещающем ввоз табака; согласно этому приказу, наказанию кнутом и тюремному заключению подвергаются все, даже те, кто ведет розничную торговлю или разрешает курение в своем заведении?
Лефор насупился:
– Уж больно вы голосисты, молодой человек; однако хотел бы я взглянуть на того, кто возьмет у меня семь ливров за курение!
– Это сделаю я! – отвечал гасконец. – Мне поручено наблюдать за исполнением всех распоряжений начальника уголовной полиции города Парижа! И вы мне заплатите, если только у вас нет назначения лекаря или аптекаря… Я сказал: семь ливров, однако в эту сумму не входят еще ввозная пошлина на каждый из городов, которые мы миновали!
Лефор задумчиво посмотрел на трубку и сказал:
– Бог ты мой! Признаться, я не в курсе этих распоряжений, но я честный человек и не хочу нарушать законы.
Он помолчал, внимательно разглядывая гасконца. У того слишком ярко блестели глаза, как у голодного волка, и капитан понял, что молодому человеку, должно быть, удается обедать далеко не каждый день.
– Не скажете ли мне, что ждет того, кто откажется уплатить штраф? – спросил он.
– Хм… – произнес тот. – Я оповещу городскую полицию, мне пришлют подкрепление и заставят нарушителя платить! Однако надеюсь, вы не жаждете провести несколько дней в тюрьме?
– Разумеется, нет, мессир. Но со мной путешествует приятель, у которого тоже карманы набиты табаком; вот уж он-то скорее проткнет вас шпагой, чем раскроет перед вами свой кошелек…
– Мы и не таких буйных усмиряли…
– Я вам скажу, как он выглядит, – предложил Лефор, у которого зародилась интересная мысль.
Гасконец перебил его:
– Я знаю, это шевалье де Виллер, он сидит напротив вас в дилижансе.
– Совершенно верно. Откуда вам известно, как его зовут?
– Я слышал, как вы к нему обращались. А я на него глаз положил. Да, похоже, у этого дворянина кошель набит туго.
– А знаете почему? Исключительно благодаря тому, что открывает он кошелек лишь для того, чтобы положить туда экю, но никогда – чтобы их оттуда вынуть… Если завтра вы потребуете с него семь ливров, вы сильно рискуете получить в ответ удар шпагой.
– Это мы еще посмотрим! Что же касается вас…
– Что до меня, – перебил его Лефор, – я с большим удовольствием дам вам восемь ливров. Семь – в уплату штрафа и один – в счет пошлины. Сдачу возьмите себе, а завтра утром, перед самым отъездом, ступайте к шевалье и потребуйте у него эту же сумму! Тысяча чертей! Он обязан заплатить, чем он лучше других! Вот будет отличный урок этому скряге! Однако на всякий случай возьмите с собой побольше стражников. Я же вас предупредил: у него отвратительный характер…
– Положитесь на меня, – сказал гасконец, пряча в карман золотые монеты, которые Лефор выложил перед ним на столе.
– Главное, – продолжал наставлять Лефор, – сразу хватайте его и вяжите: этот человек всегда готов на крайности!
– Не беспокойтесь, у меня большой опыт. Гасконец хлопнул в ладоши и зычным голосом кликнул хозяина заведения. Он заказал обильный ужин, в то время как Лефор уже допивал вино.
Флибустьер был вне себя от радости. На сей раз, благодаря своей изворотливости, он мог быть уверен, что двое монахов прибудут в Париж раньше шевалье.
Он кивнул гасконцу, сказал, что очень устал и хочет спать. Тот, склонившись над миской с густым супом, его не слыхал. Судя по тому, как жадно он ел, у него, видно, и впрямь несколько дней маковой росинки во рту не было.
Ив вышел. Он без труда отыскал комнату, где спал шевалье. И хотя Лефор ему обещал не шуметь, но едва повернув дверную ручку, он закричал:
– Эй, шевалье, вы спите?!
Вместо ответа раздался густой храп. Ив наклонился и с силой тряхнул своего попутчика. Тот от неожиданности подскочил в постели, сообразил, что еще ночь, а над ним нависает чья-то огромная тень. Он не раздумывая потянулся за шпагой.
– Спокойно, дружище, – остановил его Лефор. – Это всего-навсего я. Со мной только что приключилось весьма необычное происшествие, и я хочу предупредить вас на тот случай, если вам придется однажды пережить нечто похожее.
Виллер протер глаза.
– Что случилось? – спросил он, когда окончательно пришел в себя.
– Представьте, меня взял в оборот представитель начальника уголовной полиции; он потребовал у меня семь с лишком ливров в уплату штрафа и пошлины в соответствии с королевским указом, запрещающим ввоз, продажу и курение табака!
Виллер заулыбался, но в комнате было темно, и Лефор этого не заметил. Шевалье проговорил:
– Могу поспорить, что вы заплатили!
– Нет, черт возьми! – гордо бросил флибустьер. – Я отказался платить сколько бы то ни было и готов был обнажить шпагу, если бы малый продолжал настаивать.
– И правильно сделали! – похвалил Виллер.
– Конечно! Оттого-то я и решил вас предупредить, чтобы вы были начеку. Если завтра встретите этого проходимца, не сомневайтесь: дайте ему хорошенько рукоятью шпаги в лоб, пусть научится хорошим манерам.
– Не говоря уж о том, что я самолично сдам начальнику уголовной полиции этого наглого жулика!
– Как вы сказали?
– Я говорю, что сам сдам этого мошенника в руки лучников. Именно мошенника: он ссылается на ордонанс от 1638 года, давно отмененный, чтобы поживиться за счет всяких простофиль…
– Так вы говорите, упомянутый указ уже отменен? – теряя самоуверенность, уточнил Ив.
– Абсолютно точно. Торговать табаком не запрещается. Во Франции можно курить повсюду, кроме церквей…
– Тысяча чертей из преисподней! – выругался Лефор. – Вот плут! Да я ему кишки выпущу! Подождите, Виллер, сейчас я вернусь!
Великан выбежал в коридор и скатился по лестнице в зал. Однако напрасно он надеялся застать там гасконца, который так ловко провел его.
Лефор обратился к хозяину таверны, и тот ему сообщил, что молодой человек ушел всего несколько минут назад, набив брюхо до отвала и расплатившись звонкой монетой.
Флибустьер крикнул, что больше его никто не будет водить за нос, и, понурившись, вернулся в комнату.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лефор ставит на карту все, что имеет
Дилижанс давно миновал Понтуаз, и лошади мчали во весь опор; уже недалеко был поворот на Клиши. Никогда еще Ив Лефор не чувствовал себя до такой степени скверно. Впервые с тех пор, как он ступил на французскую землю, он осознал, что в этих широтах жизнь совсем не похожа на ту, к которой он привык на Антильских островах.
Под тропическим солнцем все казалось понятным; большинство затруднений легко разрешалось при помощи пистолетного выстрела. Жилось там легко, непринужденно, и каждый знал, что встреченный на улице незнакомец в девяти случаях из десяти окажется вором.
