В субботу около четырех часов пополудни г-н Пелюш меланхолично готовил зарплату своим работникам, когда, подняв глаза к потолку, — с недавних пор он приобрел эту губительную привычку, — он увидел человека, который, стоя под его окном, казалось, следил за всеми его движениями со странным вниманием.
На голове этого человека была фетровая шляпа с широкими полями, и ее край, прижатый к стеклу, к которому прислонил свое лицо нескромный незнакомец, загораживал от г-на Пелюша большую часть физиономии этого назойливого любопытного.
Манера незнакомца одеваться показалась торговцу цветами столь же странной, сколь и причудливой. Но внимание г-на Пелюша привлекла даже не его голубая хлопчатобумажная блуза, а высокие кожаные гетры с застегивающимися голенищами, сделанная из кожи и сетки сумка, которую он носил через плечо, два рога с медными застежками, болтавшиеся под обеими руками, и, наконец, двуствольное ружье, видневшееся из-за его плеча и ничем не напоминавшее то оружие, которое правила предписывают носить национальным гвардейцам.
В эту минуту небольшой уголок лица неизвестного, открытый для г-на Пелюша, исказила невероятная гримаса. Цветочник побледнел как полотно; он подпрыгнул на своем табурете и с чувством, заставившим г-жу и мадемуазель Пелюш поднять головы, закричал:
— Мадлен!
Это в самом деле был Мадлен, который с привычным для него шумом уже открывал дверь, Мадлен, который, возвращаясь после пяти месяцев разлуки в магазин своего старого товарища, казалось, продолжил тот взрыв смеха, что был начат им, когда он выходил из этих стен. Это был Мадлен еще более веселый, более шумный, более радостный, чем когда-либо, и однако, этот Мадлен столь мало походил на прежнего, что узнать его можно было, лишь сосредоточенно вглядываясь в него.
Было нечто основательное — и следовало это признать, глядя на нынешнего Мадлена, — в сельских увлечениях, заняться которыми стесненность в средствах так долго мешала бывшему торговцу игрушками, принося ему тем самым огромный вред; теперь же под влиянием нового существования, размеренного и спокойного, во всем его облике произошли коренные перемены. В противоположность г-ну Пелюшу, похудевшему и побледневшему, Мадлен утратил свою худобу и заметно располнел. Острые углы его лица, словно вырезанные лезвием ножа, сгладились, во взгляде появилась живость, никак не связанная с алкогольным перевозбуждением; спина распрямилась, цвет лица, некогда желтый от бессонных ночей и красноватый от чрезмерных возлияний, принял под влиянием свежего воздуха тот теплый, смуглый оттенок, что служит характерным признаком здоровья и силы.
В общем, Мадлен помолодел ровно настолько, насколько г-н Пелюш постарел.
Хозяин «Королевы цветов» с первого взгляда заметил все эти перемены, и, пока Мадлен почтительно приветствовал r-жуАтенаис, нежно обнимал Камиллу, к которой он всегда, как мы говорили, относился с отцовской заботливостью, цветочник попытался обуздать порывы своего раздражения, подавить мучительные болезненные чувства, появлявшиеся в нем при виде того контраста, который представлял этот успешный итог на фоне его собственного неблагополучия, и со спокойным и безмятежным выражением лица ответить на все насмешки, какие он ожидал от своего друга.
И, словно забыв все, что случилось, он пошел навстречу Мадлену, протягивающему руки для объятия.
И тогда бывший торговец игрушками рассказал своему старому товарищу, что, приехав на несколько дней в Париж за новым охотничьим снаряжением, он не захотел пройти мимо «Королевы цветов», не пожав руки владельцу заведения.
Но, рассказывая все это, Мадлен против воли не мог оторвать взгляд от Пелюша и, казалось, был сильно удивлен переменой к худшему, произошедшей во внешности его старого товарища. Он смотрел на Пелюша со своего рода оцепенением, отведя от него глаза лишь для того, чтобы вопрошающе посмотреть на г-жу Пелюш и свою крестницу.
Камилла отлично поняла значение этого взгляда и приложила пальчик к губам, -предупреждая крестного, что все расспросы по этому поводу неуместны.
Госпоже Пелюш хотелось достойно ответить на проявленную Мадленом щедрость садовода и рыболова, и она предложила ему с не свойственной ей любезностью разделить их семейный обед.
Хозяин «Королевы цветов» с восторгом поддержал это предложение; несмотря на все усилия, ему с трудом удавалось владеть своими эмоциями, поэтому он был бесконечно рад возможности получить несколько часов, чтобы прийти в себя. Но в то же время, чтобы доказать Мадлену, что ничто не изменилось в его привычках, г-н Пелюш несколько раз повторил, что, поскольку обед будет лишь в пять часов, ему нужно привести в порядок свои конторские книги, так как обязанности коммерсанта для него даже превыше удовольствия побеседовать с другом.
Сельский житель под предлогом, что ему надо сделать еще кое-какие покупки в квартале, вышел вместе с Камиллой, которая, желая спокойно переговорить с Мадленом, попросила у отца разрешения сопровождать своего крестного.
Час обеда собрал всех четверых в маленькой столовой торговца цветами, о которой уже шла речь.
Господин Пелюш, возбужденный, словно ему предстояло драться на дуэли, подготовил целый набор доказательств, призванных не оставить камня на камне от клеветнических утверждений Мадлена, если тот попытается очернить радости коммерции, и показать ему, что удовольствие от производства бумажных цветов и отправки их в четыре части света остается, невзирая на карпов, угря и фрукты, присланные Кассием, самой важной обязанностью человека на земле.
Но, к несчастью, цветочнику так и не удалось поделиться результатами своих размышлений.
Мадлен был, как обычно, весел и, не принимая вызова, пропускал мимо ушей коварные выпады, с помощью которых г-н Пелюш пытался свести разговор к этим интересующим его вопросам, послужившим причиной его ссоры с другом и тех жестоких разочарований, что последовали за этой ссорой. Если Кассий говорил о прелестях своего нового образа жизни, если он делился со своими хозяевами наслаждением, полученным им от охоты, рыбной ловли и садоводства, то делал он это с таким добродушием, что щепетильности владельца «Королевы цветов» не удалось найти ничего оскорбительного в его словах.
Даже привыкнув ничему не удивляться, г-жа Пелюш не смогла скрыть изумления, вызванного этим перевоплощением Мадлена. Нет, он не стал элегантным человеком, его внешность продолжала оставаться грубой; но он утратил то насмешливое расположение духа, жертвой которого обычно становилась хозяйка дома, и за все время обеда ни разу не допустил в отношении ее ни одной из тех странных выходок дурного вкуса, ни одной из тех пошлых двусмысленностей, на которые торговец игрушками прежде был так шедр и которые делали его поистине невыносимым.
