– Присоединяюсь к предыдущему оратору, – сказал Костя.
Грыша с шумом выдохнул, оказывается, он не дышал в ожидании. И похоже, выбор лейтенантов его полностью устраивает. Хотя и удивляет.
Младший урядник покачал головой и сел к столу. Налил в стакан самогона и залпом осушил.
– Уважаю, – с легким разочарованием произнес Учитель. – И даже не стану уговаривать. Я ведь вас правильно понял? Ваша фраза означала желание быть убитым? И даже способ казни вы не станете оговаривать?
– Мне повторить? – спросил Севка.
То, что руки связаны за спиной, – очень даже неплохо. Если они даже дрожать начнут (а они начнут, чего уж там), то видно не будет. Мелочь, конечно, но…
– Не нужно, вы были весьма конкретны. И если я прикажу содрать с вас кожу, то вы не станете причитать и проситься? Молча примете боль и смерть?
– Вряд ли, – вздохнул Костя.
– Что – вряд ли?
– Вряд ли получится без крика, – пояснил Костя. – Молча умереть я, пожалуй, не смогу… Сразу прошу прощения, но орать я буду от всей души. Не вижу причин сдерживаться.
– Теперь я присоединяюсь к предыдущему оратору, – сказал Севка.
Он прислушался к своим чувствам и с удивлением обнаружил, что почти не боится. Совсем не боится. Нет, от мысли, что вот через минуту с него могут начать сдирать кожу, в низу живота начинал тлеть огонек. Такой неприятный холодный огонек. Как в кресле стоматолога. Когда, казалось бы, еще есть возможность отказаться от лечения, просто сказать, что передумал, и выйти из кабинета. Но ты сидишь и смотришь затравленно на блестящую штуковину в руке врача, видишь, как она приближается к тебе, а ты даже зубы сжать не можешь…
А умереть он, выходит, не боялся.
Странно, подумал Севка.
– Значит… – Учитель сделал паузу, эту специфическую учительскую паузу, когда палец скользит по журналу, весь класс замер в ужасе, а преподаватель медленно тянет: «К доске пойдет… пойдет… пойдет…» – Значит, казнь…
– Расстрелять, – неожиданно произнес хриплым голосом дядя Яша.
– Что? – удивился Учитель.
– Расстрелять, – повторил младший урядник. – Я сам…
– А вы умеете производить впечатление даже на опытных людей, – с некоторым уважением в голосе сказал Учитель. – Яков Егорыч – человек бывалый, но даже он… У меня были другие планы на вас, ну да ладно… Как не пойти навстречу уважаемому человеку?
Младший урядник встал с табурета, взял карабин, стоявший в углу.
– Грыша, кликни Фому, да пойдем. Скоро уже солнце…
Дядя Яша все рассчитал правильно.
Они пришли к оврагу точно с восходом солнца.
Грыша что-то бормотал про дальнюю дорогу, что нужно было порешить краснопузых возле хутора, но младший урядник молча шел, потом, возле оврага, остановился, заглянул вниз, придерживая фуражку, и сказал лейтенантам, что они в чистый овраг лягут, аккуратно.
Севка хотел что-то съязвить, но в горле почему-то пересохло.
Грыша и Фома, не дожидаясь команды, щелкнули затворами и прицелились, но дядя Яша приказал отставить, скрутил из газеты самокрутку и отошел покурить.
– Сами перекурить не хотите? – спросил он через плечо после первой затяжки.
– Нет, – ответил Севка. – Я здоровье берегу.
Так себе шутка получилась. Но хоть такая.
Солнце поднялось выше, тени стали чуть короче. В небе переливчато надрывалась какая-то птаха. Теплый ветерок принес запах полыни. Прилетела откуда-то белая бабочка и села на ствол карабина Грыши. Как в кино, подумал Севка.
Грыша выругался и тряхнул оружием. Бабочка улетела.
С запада послышался звук авиамоторов. Севка оглянулся – тройка советских бомбардировщиков, кажется, «СБ» летела навстречу солнцу. По-видимому, самолеты возвращались с ночной бомбардировки. Или кто-то решил, что звено сможет проскочить ранним утром, пока немцы спят.
Но немцы не спали.
Пара «мессеров» вывалилась откуда-то из-за облаков, спикировала. Звук пушек был совершенно несерьезным, еле слышный треск, но идущий справа бомбардировщик резко клюнул, завалился на крыло и скользнул книзу, как лист с дерева. И так же закрутился перед ударом о землю.
«Мессеры» набрали высоту и снова спикировали.
Пулеметы бомбардировщиков стреляли, но без видимого результата. Снова ударили пушки «мессеров».
– Ладно, – сказал дядя Яша и бросил окурок на землю. – Чего тянуть…
Рвануло. Раз и еще раз.
Севка повернул голову на звук – черные дымные столбы поднимались к небу на месте падения двух бомбардировщиков. Третий «СБ» все еще летел, хотя за левым двигателем тянулся шлейф дыма.
– Дядя Яша, – сказал Грыша. – Учитель про форму говорил…
– Обойдется, – отрезал младший урядник. – Что ему, формы мало?
– Так та вся в крови. И дырки. А тут – целая пока. Он и велел, когда мы выходили – пусть снимут, сказал, чтобы целое. А они, мол, голыми пришли, голыми и уйдут.
Севка хмыкнул, вспомнив, как почти ровно год назад действительно пришел в этот мир, в это время, голым. Совершенно неуместная улыбка снова попыталась растянуть ему пересохшие губы. Не хватало только заржать.
– Готовсь! – приказал младший урядник.
– Как знаешь, дядя Яша, только разозлится он…
– Целься!
Карабин снова глянул Севке в лицо.
В голову будет стрелять, чтобы форму не повредить, мелькнула мысль. В голову.
Перед смертью, говорят, перед глазами проносится вся жизнь, подумал Севка. Врут, сволочи. Ничего перед глазами не проносится, только Грышина рожа маячит. Закрыть глаза?
Ничего, немного осталось потерпеть. Сколько там? Секунда? Две?
Сейчас прозвучит команда «Пли!» и…
Два выстрела слились в один.
Севка успел подумать, что уроды поспешили, команды так и не дождавшись. Удар в грудь, земля ушла из-под ног, и Севка полетел куда-то в пустоту.
Удар плечом, спиной, жесткая трава полоснула по лицу, снова удар плечом. Тишина.
И два выстрела где-то над головой. И третий, после небольшой паузы. Выстрелы негромкие, будто стреляли издалека. Раскатистые.
Не соврал дядя Яша – чистый овражек.
Уютный.
15 августа, Малые Антильские острова
Старший сержант Малышев на море никогда не был. И нельзя сказать, что очень по этому поводу переживал. Скорее, наоборот. Чувствовал он по отношению к морю какую-то опаску, словно ожидал от такого количества соленой воды какого-то подвоха.
Скажем, в фильме «Дети капитана Гранта» очень даже доходчиво изобразили бурю на море и что от этого может произойти. А в «Веселых ребятах» в море купались коровы-свиньи-козы – и это ничем не отличалось от реки возле родной деревни Малышева. Даже пастух был такой же бестолковый, как киношный Костя Потехин. То есть, может, он и мог бы стать хорошим музыкантом, но скот у него постоянно разбредался, лез куда не положено и вообще всячески досаждал обществу.
