– Значит, у тебя мое серебро? – осведомился Владимир.
– У меня, у меня, – быстро произнес Блуд. – Всё лежит в сохранности. Все двенадцать тысяч гривен!
Ох, не в добрый час решил Блуд с ромейским посланником сговориться! Знал ведь: проклятый ромей своего не упустит. Викинги еще на корабли не сели, а он уже пишет, что заплатил за них собственные денежки. Сполна, за три тысячи мечей. Да еще, сучий сын, себя не забыл: за каждую нурманскую голову по лишней гривне прибавил. Четыре тысячи гривен чистого убытку. Да и остальные четыре тысячи еще неизвестно, когда ромей отдаст. Собственную казну, считай, до дна опустошить придется. Владимир ждать не будет. Не отдаст Блуд добром – возьмет силой. И еще шкуру спустит!
– Пятьдесят пудов серебра я тебе прямо сейчас отдам, – быстро сказал Блуд. – Остальные у меня в киевском доме лежат. Не серчай: я большую часть серебра ромейского на злато уже поменял. Простишь?
– Прощу, – кивнул Владимир. – Злато мне тоже не помешает.
Но на этом нынешние беды Блуда не закончились.
Серебро забрали: пока что только ромейское – в кожаных тяжелых мешках с ромейскими печатями. О чем князю и доложили верные варяги. Нурманов к серебру подпускать – опрометчиво.
Довольный Владимир направился к выходу… И тут из горницы выскочила простоволосая полуодетая женщина и бросилась князю в ноги.
С огромным удивлением Владимир признал в черноволосой вдову собственного брата.
– Спаси, княже! – взмолилась Наталия, обнимая ноги в остроносых красных сапожках. – Не дай погибнуть племяннику своему!
– Встань, красавица! – Владимир, наклоняясь, поднял Наталию и тут же ощутил жар желания. И не диво: необычайно хороша ромейка. Так бы прямо сейчас и…
– Что она делает здесь? – строго спросил он Блуда.
– Сама прибежала! – мгновенно нашелся боярин. – Хочу, говорит, к тебе в наложницы. Ну я и…
– Лжешь, пес! – яростно закричала Наталия и едва не бросилась на Блуда.
Владимир придержал: обнял покрепче, с удовольствием прижал к себе трепещущее женское тело.
– Лжешь! Прихвостни твои меня украли! Я их запомнила, княже! – Наталия вскинула разрумянившееся точеное личико навстречу Владимиру. – Я покажу!
– Покажешь, – разрешил князь. – Ежели выкрали тебя – накажу строго. Всех!
Владимир со значением поглядел на Блуда, и у боярина опять упало сердце.
– Со мной поедешь, – решил Владимир. – Где одежда твоя?
– Этот забрал, – еще один яростный взгляд в сторону Блуда. – Княже, дитя мое у него, Святополк. Не дай погубить!
– Не бойся, – ласково произнес Владимир. – Кто твоему сыну зло причинить вознамерится, со мной будет иметь дело. Ты понял меня, боярин?
– Не вели казнить, княже! – Вконец сломленный напастями Блуд бухнулся на колени.
– Может, и не велю, – сурово сказал Владимир. – Там видно будет…
Глава 5
Княжья справедливость
– Пустые слова говоришь, – строго произнес Владимир. – Не будет этого никогда.
– Ну так и я твоей никогда не буду! – воскликнула Наталия.
Князь не разгневался. Разрумянившаяся пылкая ромейка казалась ему еще красивей, чем прежде. Удивительно, как он мог забыть о ней!
– Не серди меня! – Владимир повысил голос. – Что сказал – выполню. Сына брата моего своим назову. Тебя женой возьму правной, а не наложницей.
– У тебя уже есть жена. И не одна! – напомнила Наталия. – Их что, прогонишь?
– Глупости болтаешь! Я – князь! Сколько хочу жен иметь, столько и будет. А тебя, коли противиться будешь, могу и силой взять!
На самом деле брать ромейку силой Владимир не собирался. Ромейки искусны в любви. Пусть-ка постарается!
– Тогда я убью себя! – пообещала Наталия не очень уверенно.
– Да ну? – Владимир усмехнулся. – А я слыхал: бог ваш самоубийства не позволяет.
Наталия промолчала.
– Да и о сыне твоем кто тогда позаботится? Если я его в свой род не возьму, он так и останется изгоем, – вздохнул сокрушенно. – Жаль! Святославову кровь – в холопы.
– Моя вера не позволяет также и многоженства, – чуть слышно проговорила Наталия.
– Зато мои боги против не будут, – отозвался князь. – Более того, по обычаю нашему братнюю вдову за себя взять – доброе дело. Но коли хочешь зваться наложницей – воля твоя.
– Зови кем хочешь, только Блуда покарай смертью. Он князя своего предал, брата твоего. Из-за его коварства брат твой убит!
– Так хочешь отомстить? – насмешливо сказал Владимир. – А ведь вам, христианам, месть запрещена. Знать, не очень-то ты своему богу предана. Ну это ничего. Богов много, и только один из них, ваш Христос, мстителей не жалует. Это потому, что он слаб.
Владимир вынул из поясных ножен короткий широкий кинжал в ладонь длиной с резной печаткой на рукояти.
– Видишь это железо? Когда-то оно принадлежало Роговолту Полоцкому, – сказал князь. – Роговолт резал им мясо, острил стило, метил указы. Роговолтова печать здесь была, – Владимир щелкнул ногтем по головке рукояти с княжьим трезубцем, – я ее срезал. Теперь тут моя печатка. И кинжал теперь мой. И все, что было у Роговолта, сейчас или мое, или – ничье.
Глаза великого князя – серые, иглистые. Как слежавшийся зимний снег на норвежских скалах. Наталия никогда не видела норвежских гор, но холодом ее пробрало. «Или моя, или – ничья». Ромейка умела понимать намеки.
– Сильный обидчику не простит, – произнес Владимир, играя кинжалом убитого князя. – Это хорошо, что ты месть лелеешь. Я сильных жен люблю. Сильные жены сильных сыновей родят. – Владимир уронил кинжал в ножны. – А о Блуде ты неправду говоришь. Не мужу твоему он служил, а мне. И служил хорошо. И еще послужит. Так что о смерти его даже и не думай. И охотников не ищи. Узнаю – накажу! – Он поднялся, навис над съежившейся женщиной: широкий, мощный, совсем не похожий на покойного брата. Лютый.
– Устал с тобой говорить, баба. Решай сейчас, кем ты хочешь стать: рабой или княгиней?
– Рабой не хочу, – чуть слышно проговорила Наталия.
– Вот и любо! – Владимир взял ее за локотки, поднял с лавки. Наталия попыталась спрятать заплаканное лицо, но князь не дал. Развернул к себе, поцеловал крепко, сказал: – Люба ты мне! Ох, люба! – Стиснул крепко, накрыл ягодицы широкими ладонями, сжал больно, жадно.
Пахло от князя так же крепко: конским потом, железом, похотью… Зверем пахло. Слезы катились из Натальиных глаз, но Владимир этого уже не видел: опрокинул грудью на посеченный ножами стол, задрал подол платья и исподницы, мял мягкую плоть твердыми грубыми пальцами. Хотел, видно, пробудить в ней желание, но лишь распалился сам. Насел сверху, навалился, подмял, как жеребец – кобылу, зарычал, ухнул – и отпустил. Быстро управился. Наталья подумала – всё. Ан нет. Владимир не успокоился.
