Противники сошлись, зазвенела сталь. Слегка согнув колени и передвигаясь быстрыми пружинистыми движениями, маркиз держался боком к противнику, тогда как де Вильморен стоял к нему лицом, представляя собой отличную мишень. Ноги его одеревенели. Порядочность, благородство, правила честной игры возмущались против такого неравенства сил.
Разумеется, поединок длился недолго. Как всякий дворянин, Филипп в детстве и юности обучался фехтованию, но дальше азов в этом искусстве не пошел. А для поединка с таким противником, как маркиз де Латур д’Азир, азов было явно недостаточно. После третьего перевода в темп маркиз слегка согнул правую ногу, скользнул по влажной траве, грациозно подался вперед и, сделав выпад, рассчитанным движением вонзил шпагу в грудь Филиппа.
Андре-Луи бросился вперед, подхватил друга и под тяжестью его тела опустился на колени. Поникшая голова Филиппа склонилась на плечо Андре-Луи, руки безжизненно повисли, хлынувшая из раны кровь заливала платье.
С побелевшим лицом и подергивающимися губами Андре-Луи снизу вверх смотрел на де Латур д’Азира, который, стоя поодаль, с печальным, но безжалостно-непреклонным выражением наблюдал дело рук своих.
– Вы убили его! – крикнул Андре-Луи.
– Естественно. – Маркиз вытер шпагу тонким шелковым платком и, выронив его из рук, добавил: – Я же сказал, что у него был слишком опасный дар красноречия.
Предложив Андре-Луи столь исчерпывающее объяснение своих действий, он пошел прочь.
– Трусливый убийца! Вернись! Убей и меня тоже, тогда ты будешь в полной безопасности! – крикнул ему вдогонку Андре-Луи, все еще держа на руках обмякшее, истекающее кровью тело Филиппа.
Маркиз обернулся. Его лицо потемнело от гнева. Тогда, желая удержать кузена, де Шабрийанн взял его за руку. Несмотря на то что он усердно подыгрывал маркизу, случившееся привело шевалье в некоторое смятение. Он был гораздо моложе де Латур д’Азира и не отличался его высокомерием.
– Уйдемте. Малый не в себе. Они были друзьями.
– Вы слышали, что он сказал? – спросил маркиз.
– Ни он, ни вы да и вообще никто не может отрицать, что я сказал правду, – выпалил Андре-Луи. – Вы сами признали это, сударь, назвав причину, из-за которой убили Филиппа. Вы боялись его! Боялись – и убили!
– Допустим, вы правы. Что дальше?
– И вы еще спрашиваете? Неужели все ваши представления о жизни и гуманности сводятся только к умению носить камзол и пудрить волосы? Ну и конечно, обнажать оружие против детей и священников? Да есть ли в вас разум, чтобы мыслить, и душа, чтобы заглянуть в нее? Или вам надо объяснять, что только трус убивает тех, кого он боится, и лишь трус вдвойне убивает так, как вы убили Филиппа? Если бы вы вонзили нож ему в спину, то показали бы, чего стоит ваша храбрость. Но то была бы откровенная гнусность. Поэтому, боясь последствий – при всем вашем могуществе, – вы и решили скрыть свою трусость под видом дуэли.
Маркиз сбросил руку кузена и сделал шаг в сторону Андре-Луи, взмахнув шпагой. Но шевалье снова схватил его за руку и удержал на месте.
– Нет, Жерве! Нет! Ради бога, успокойтесь!
– Не удерживайте его, сударь, – неистовствовал Андре-Луи. – Не мешайте ему довершить начатое, иначе страх будет преследовать его.
Господин де Шабрийанн выпустил руку кузена. С побелевшими губами и пылающим взглядом маркиз двинулся было к молодому человеку, столь дерзко его оскорбившему, но вдруг остановился. Возможно, он вспомнил о родстве, которое, по общему мнению, связывало Андре-Луи с сеньором де Гаврийяком, и известную всем привязанность к нему этого дворянина. Возможно, он внезапно понял, что если не остановится, то окажется перед крайне неприятной дилеммой: выбирать между необходимостью вновь пролить кровь и поссориться с владетелем замка в тот самый момент, когда его дружба ему очень нужна, и отступлением, чреватым ударом по самолюбию и утратой авторитета во всей округе.
Как бы то ни было, маркиз остановился, с бессвязным восклицанием взмахнул руками, резко повернулся и зашагал назад.
Когда на лужайке появился хозяин гостиницы со слугами, Андре-Луи обнимал своего мертвого друга.
– Филипп! Филипп, ответь мне! Филипп… ты слышишь меня? О господи! Филипп! – в исступлении бормотал он.
Они сразу поняли, что ни врач, ни священник здесь уже не нужны. Щеку Филиппа, которую Андре-Луи прижимал к своему лицу, покрывала свинцовая бледность; его полураскрытые глаза остекленели, на приоткрытых губах проступала кровавая пена.
Подняв тело, слуги отнесли его в гостиницу. Спотыкаясь, почти ничего не видя от слез, Андре-Луи шел за ними. В маленькой комнате на втором этаже, куда принесли убитого, Андре-Луи опустился на колени перед кроватью, сжал в ладонях руку Филиппа и, дрожа от бессильного гнева, поклялся ему, что де Латур д’Азир дорого заплатит за это преступление.
– Твоего, Филипп, красноречия – вот чего он боялся, – говорил Андре-Луи. – Но если я сумею добиться правосудия, то твоя смерть не принесет ему того, на что он надеялся. Того, чего он боялся в тебе, он станет бояться во мне. Он боялся, как бы твое красноречие не подняло людей против него и ему подобных. Но оно поднимет их! Твое красноречие и твой дар убеждения наследую я. Они станут моими. Не важно, что я не верю в твою проповедь свободы. Я знаю ее от первого до последнего слова, а больше нам ничего и не надо – ни тебе, ни мне. И пусть все закончится крахом, но я облеку в слова твои мысли, и мы по крайней мере нарушим его гнусный план заглушить голос, внушавший ему такой страх. Хоть он и взял на душу твою кровь, он ничего не добьется. Ты не мог бы преследовать его с такой беспощадностью, с какой это буду делать я.
Эта мысль преисполнила душу Андре-Луи торжеством. Она успокоила его, смягчила его горе, и он принялся тихо молиться. Но вдруг сердце у него сжалось. Филипп – мирный человек, почти священник, ревнитель заветов Христа – предстал пред Творцом с грехом гнева на душе. Но Бог непременно поймет, что гнев Филиппа праведен. И как бы люди ни трактовали Божественность, этот единственный грех не перевесит любовь и добро, примером которых была вся жизнь Филиппа, не затмит благородной чистоты его прекрасного сердца. «В конце концов, – подумал Андре-Луи, – Бог не был знатным сеньором».
Глава V
Сеньор де Гаврийяк
Второй раз за этот день Андре-Луи отправился в замок. Он быстро шел через деревню, не обращая внимания на любопытные взгляды и перешептывания людей, взволнованных событиями, в которых он играл не последнюю роль.
Бенуа, пожилой слуга, несколько торжественно именовавшийся сенешалем, провел молодого человека в просторную комнату первого этажа, которая по традиции называлась библиотекой. С былых времен там сохранилось несколько полок с запыленными книгами, некогда давшими название комнате, но орудия охоты – ружья, рога для пороха, ягдташи, охотничьи ножи – были гораздо более многочисленны, чем орудия познания. Комната была обставлена старинной мебелью резного дуба. Массивные дубовые балки пересекали беленый потолок.
