– Вы говорите об Испании, сеньор? – уточнил дон Луис, наблюдавший за русским лейтенантом, как заметил Аргуэлло-старший, с явной симпатией.
– Испания, конечно, заслуживает самых лестных слов как первая европейская держава, не склонившая голову перед корсиканцем и явившая пример в борьбе народа против тирании…
От дона Жозе не ускользнуло, что при этих словах Герера забарабанил пальцами по подлокотнику своего резного дубового кресла. Русский между тем продолжал:
– Но я говорю не о Старом Свете, а о Верхней Калифорнии. Поистине, трудно отыскать более выгодное по расположению и климату место. К тому же земли сии весьма богаты и рудными запасами, и строевым лесом…
– Мне думается, слухи об этом сильно преувеличены. Да, природа здесь хороша, но только в пределах Берегового хребта, – осторожно заметил дон Жозе. – Остальное, как вы имели сегодня возможность убедиться, неприступные скалы и прерии, населенные лишь дикарями…
– Тем не менее, сеньор комендант, – никак не унимался русский, – ваши восточные соседи в Соединенных Штатах так не считают. Американские газеты, которые мне доводилось читать, просто наперебой твердят о серебряных и золотых богатствах вашего края. При этом у меня сложилось впечатление, что американцы считают все это чуть ли не своим достоянием.
– С американцами у нас пять лет назад заключен трактат, четко определяющий границы. Чего, к слову, не скажешь о вас, русских… – неожиданно резко оборвал гостя комиссар Герера.
В комнате воцарилась тишина, которую нарушил дон Аргуэлло:
– Как прикажете вас понимать, сеньор лейтенант? Неужели вы думаете, что мы не в состоянии трезво оценить обстановку? Давайте поговорим о чем-нибудь другом…
– Извините, сеньоры, я не помышлял вас обидеть, – улыбнулся русский. – Просто попытался рассуждать вслух. Не станете же вы отрицать, что в нынешних условиях вам, калифорнийцам, можно рассчитывать только на самих себя? А когда вокруг столько алчных глаз, – пусть вам не покажутся дерзостью мои слова, – самое время подумать о надежном союзнике. Вспомните, Россия уже выступала на стороне Испании в борьбе с Буонапарте… При необходимости, уверен, она могла бы оказать вашей области финансовую и даже военную помощь…
– Кто уполномочил вас вести об этом переговоры, сеньор? – сухо осведомился дон Жозе, задетый за живое тем, что вольно или невольно русский коснулся столь животрепещущего вопроса. – Вам не кажется, что разговоры на такие темы – удел политиков, а не солдат?
– Увы, сеньор комендант, сегодня каждый солдат – в той или иной степени политик… – неопределенно пожал плечами гость и поднес к губам глиняную, местного обжига, чашку с остывшим уже шоколадом.
Беседа на этом как-то сама собой оборвалась, оставив у дона Аргуэлло смутное чувство, что русский, хотя многое недоговаривает, в чем-то главном несомненно прав.
6
И кто взял за правило: мужчинам самые интересные разговоры вести без женщин? Была бы воля Марии Меркадо, она все переменила бы, разрешив сеньорам разговоривать только в присутствии сеньор и сеньорит. Тогда и ссор между мужчинами было бы куда меньше, и дуэлей, и войн… Сумела же сегодня сама не допустить кровопролития, когда разгневанный Гомес готов был снести голову дону Деметрио своей страшной саблей… Взяв мустанга в шенкеля, Мария одним рывком, подобно героине рыцарского романа, встала между… Так и хочется сказать – соперниками! Ах, если бы это было на самом деле! Может, тогда Мария чувствовала бы себя счастливой даже теперь, когда она вместе с тетей и кузинами очутилась вне столовой, где русские гости, дядя, Гомес и Луис ведут свои таинственные разговоры…
Но, увы, Мария не уверена ни в чувствах Гереры, ни в симпатиях русского лейтенанта. Да что там говорить о мужчинах, если она еще не разобралась даже в своем собственном сердце. И это, пожалуй, главная причина, по которой девушка неожиданно ощутила себя брошенной и забытой всеми на белом свете. С утра она была в центре событий. Поездка с женихом, счастливое избавление, русский эскорт, взор молодого офицера, проникающий прямо в душу… И вдруг она оказалась никому не нужна: ни родственникам, ни жениху, ни гостям, которых привела в дядин дом. Последнее почему-то было особенно обидным. Ведь русские показались Марии такими интересными и обходительными кабальеро, совсем не похожими на мужчин, с которыми доводилось ей встречаться прежде.
От обиды впору разрыдаться, как маленькой девочке. Но даже в infancia она плакала крайне редко. Мария и сейчас поймала себя на том, что, несмотря на насупленные брови, продолжает улыбаться… Чему? Да мало ли чему улыбается сеньорита без очевидного повода, когда ей нет еще и двадцати… Достаточно вспомнить лицо дяди Жозе, когда она, словно принцесса, появилась у ворот президии в сопровождении могучего отряда, каким не может похвастаться и президент хунты… Или снова представить искаженную ревностью физиономию вечного задаваки Гомеса… А еще улыбается Мария своим неожиданным фантазиям. Вот окажись она на самом деле легкокрылой Марипосой, как ласково зовут ее домашние, то и не пришлось бы ей теперь бесцельно бродить по саду под окнами столовой, откуда доносятся глухие голоса. Взмахнула бы она крылышками: раз-два и, не спрашивая разрешения – ¿se puede pasar? – очутилась бы там. Покружилась бы под низким потолком и уселась, скажем, на нос Герере… Нет, лучше на золотой эполет дону Деметрио… Так, чтобы можно было видеть его глаза цвета моря, когда над ним сияет июльское солнце и нет больших волн… Зачем ей это? Мария-Марипоса пока не знает, но сердце ее начинает стучать, когда она думает о русском офицере…
Желание прямо сейчас увидеть дона Деметрио так захватило Марию, что она, позабыв о приличиях, решительно направилась к одному из окон столовой и раздвинула жалюзи, заменявшие дорогие стекла. Беседа мужчин, очевидно, подошла к концу, так как в этот момент дядя Жозе поднялся с кресла. Встали и остальные. Русские гости откланялись и направились к двери в сопровождении Луиса и Гомеса. Когда гости уже вышли за дверь, дядя неожиданно окликнул Луиса и, подозвав его к себе, что-то сказал ему. Слов Мария не разобрала, но по выражению лиц родственников догадалась, что речь идет о весьма важном.
Тут ей пришлось отпрянуть от окна, потому что скрипнули большие двери, ведущие во внутренний двор, и, как показалось ей, совсем рядом раздались голоса Гереры и дона Деметрио. Спрятавшись в тени апельсинового дерева, Мария прислушалась.
