— Мохамед Оглы бен Салих, а для вас — Михаил Мисхатович. Я с вашего позволения по отцу татарин, по матери русский, а по вере мусульманин, однако же образ мыслей и все действия мои неистребимо русские. Родился в Елабуге, учился в Казани, ходил матросом по морям и океанам, три раза тонул, был пиратом и в этом качестве попал вот к ним… — он кивнул на дверь, за которой скрылся боец, приносивший еду. — И вот теперь я правоверный мусульманин с русскими взглядами на все важнейшие события. Я, видите ли, пытаюсь восстановить справедливый порядок жизни и наказать тех, кто этот порядок нарушает. И еще вам скажу: вас подбили не мы, а те ребята, которые как дикобразы живут в горах вблизи болгарской границы и тоже ищут какую–то справедливость и бьют без разбору — и правых и виноватых. Скоро во всех странах появятся такие партизаны. Как нам тут слышно, у вас тоже закипают страсти и скоро вспучится большая буза. Ну, так вот: те ребята, которые там, на границе Болгарии, шибанули по вас ракетой, и вы задымились… У них есть такая труба, из которой вылетает какой–то «Стингер». От него и закашлял мотор вашего самолета. Мы таких игрушек не имеем, а если вы очутились в нашем лагере, так это потому, что ваш подстреленный воробышек облюбовал полянку для посадки возле нашего дома. Но что за диво: на спине у вашего воробья нет громадных махалок, а приземлился он на пятачок, как это умеет делать машина с махалками. Мне, право, это непонятно.
Гости улыбнулись, но ничего не сказали. Способность их машины летать как самолет, а садиться и взлетать как вертолет была той замечательной особенностью, которая и являлась достижением их родного Северного завода; она, эта способность, и интересовала многие армии мира. Предназначалась такая машина для своей армии, но прыгнувший в кресло министра обороны пузатенький генеральчик с кривой ухмылкой и птичьей фамилией сказал, что такие машины армия покупать не станет и продавать их за границу не разрешит. Барсов поехал в Кремль, но там сидели ельцинские люди, «агенты влияния», то есть политическая шпана, смотревшая в рот президенту, но только не нашему, а американскому. Они–то и сажали на мель всю военную промышленность бывшей советской империи.
Питерский Северный завод остановился, двадцать тысяч рабочих, инженеров и служащих оказались без зарплаты. Барсов и летел на восток, чтобы восстановить прежние деловые связи.
— Но вы нам скажите: мы можем продолжать полет?
— Полет?.. Да, можете. Конечно, можете. Но только после того, как предоставите нам выкуп. Мой шеф… — ну, тот, что послал меня к вам, требует миллион долларов. А если он требует, так уж это серьезно. Торговаться у нас не принято; миллион — так это уж значит миллион.
— У нас нет миллиона, — сказал Барсов. — И даже тысячи долларов мы вам дать не можем… по той причине, что и тысячи у нас нет. И людей, которые бы за нас заплатили, тоже нет.
— У вас нет долларов, — спокойно согласился Мохамед, он же Михаил, — но у вас есть самолет. Кстати, мой шеф сказал: «Осмотри машину, и если она мне подходит, то мы ее возьмем. Мой шеф берет все, что помогает нашей армии добывать людям счастье. Мы строим на земле то, что не удалось коммунистам: всеобщее счастье.
— Но кто же будет пилотировать? Эта машина сложна в управлении.
— Вы и будете пилотировать.
— Мы сдаваться в плен не собираемся. Передайте своему шефу…
— Я тоже так говорил, но потом запел другую песню. У них тут есть средства обращать любого неверного в мусульманина. Я не стал дознаваться, что это за средства, опустился на колени и воззвал к Аллаху. В одну минуту стал правоверным. И, как видите, ничего: живу. Аллах тоже Бог, и еще неизвестно, чей Бог добрее: христианский или мусульманский. По крайней мере, наш Бог не еврей и требует от людей соблюдения двух важных вещей: чтобы ни одна женщина не оставалась одинокой и всю жизнь слышала запах мужика, а второе — мы не признаем винопития, и каждый, кто лопает водку, заслуживает того, чтобы висеть на осине. Вам тоже я советую при первом же требовании воздеть к небу очи и покорно залепетать: «Аллах, Аллах! Спаси меня и помилуй. И не гневайся за то, что поздно пришел к тебе». Скажешь так и увидишь, какой свет сойдет на тебя. Это все, что я могу для вас сделать.
От слов таких у Елены бежал холодок по спине, но она не чувствовала себя растерянной. Характер летчика никогда еще не испытывал таких перегрузок, ее воля сжалась в кулак, мысль работала на форсированном режиме: что делать? что делать?..
Зураб во все время беседы не подавал голоса, он становился мрачнее и мрачнее. Что–то сказал Михаилу по–арабски. И тот, смерив его равнодушным взглядом, ответил, — и тоже по–арабски. И после этого Зураб ниже опустил голову, было видно, что он мучительно ищет выход, но ничего не находит. И тогда Елена, повернувшись к нему, сказала:
— Ну, вот, Зураб, мы невольно стали причиной ваших неприятностей. Но я надеюсь, что мы найдем выход из нашего положения.
Обратилась к Михаилу:
— Вы наш соотечественник. Должны же мы, русские, помогать друг другу.
И, с минуту помолчав:
— Я бы хотела осмотреть двигатель. Так ли уж серьезна нанесенная ему рана?
Михаил смутился, замотал головой, но сказал:
— Вы — да, можете, но только все другие останутся здесь.
— Хорошо. Я не возражаю.
И направилась к двери. За ней пошел и Зураб. Михаил его не остановил.
Осколок ракеты перебил медную трубку, по которой масло попадало на главный вал турбины. Елена отрезала поврежденный кусок и наладила крепление.
Зураб находился возле самолета и успел о многом переговорить с двумя охранниками. Они плохо представляли задачи своего отряда или не хотели об этом говорить, но сказали, что главный их начальник находится в горах в ста километрах отсюда. Михаил — один из его помощников, и начальник прислал его в надежде, что самолет принадлежит русским и Михаилу будет легче объясняться с пилотами. И еще бойцы говорили, что без выкупа они никого не отпускают.
В сопровождении Михаила к самолету подошел Барсов. Сказал Елене:
— От их начальника пришла радиограмма: перелететь на поляну поближе к их главному штабу. Михаила оставляют здесь, а с нами будут лететь и указывать нам место два бойца.
Сборы были недолги: десять–пятнадцать минут и самолет поднялся. Два бойца сидели возле дверцы пилотской кабины, указывали место, куда надо лететь. И Барсов, севший за руль первого пилота, согласно кивал головой, демонстрируя покорность, а сам напряженно соображал, что же ему предпринять в этой обстановке. Краем глаза поглядывал на пистолеты, нацеленные им в голову, и на Зураба, сидевшего в стороне на лавочке, на которую ему указали бойцы. И вдруг случилось невероятное: Руслан ударил одного бойца кулаком в голову, другого двинул ногой и в одно мгновение выхватил у них пистолеты. Барсов выскочил из пилотской кабины и захлопнул бронированную дверцу. Теперь трое мужчин было против двух бойцов, но, к удивлению пассажиров, те медленно поднялись и мирно уселись на маленький диванчик. А Руслан, подбросив на руке пистолет, протянул его одному из бойцов.
