Ознакомительная версия.
Вот тут-то и разыгралась трагедия.
Монахи-францисканцы не могли смириться с утратой столь богатого и могущественного прихожанина и вознамерились силой вернуть барона на праведный путь. Тогда они выкрали его красавицу-дочь и сообщили потрясённому отцу, что он получит её обратно, только дав клятву перед Господом остаться преданным истинной вере и отречься от ереси. А пока что девушку держат в подземелье замка, добавил посланник монахов, опустив глаза, — по-видимому, намеревался этими словами ускорить процесс раскаяния и покаяния, на который рассчитывали святые братья.
Но монахи плохо знали барона Ференца Перени. Это был мужчина горячего нрава и не знающий, что такое страх. А Илона была его единственной дочерью, и отец любил её без меры. Услыхав, что его нежную девочку бросили в грязное подземелье, где холод, гнетущая полутьма и крысы, да ещё труп в подвешенном гробу, как говорили, барон от ярости потерял голову. Монах так и не успел поднять глаза и не увидел, как смерть метнулась к нему. Это разъярённый барон выхвалил меч, и в следующую минуту конвульсивно дергающееся тело посланника уже валялось у его ног, а взметнувшийся фонтанчик алой крови окрасил листья близлежащего куста в несвойственный им цвет.
— Сбор! В поход! — зычно прокричал барон. — Выступаем немедленно!
И через несколько минут большой отряд отлично вооружённых воинов, всегда готовых по необходимости хоть нападать, хоть обороняться, на всём ходу вырвался из ворот замка и устремился в сторону монастыря. Ехать было совсем недалеко.
Несчастная Илона, тем временем, не могла прийти в себя от охватившего её ужаса и отчаяния. Она с несколькими девушками вышла из замка к реке, чтобы немного прогуляться, как вдруг на них налетели несколько дикого вида всадников. Они быстро разогнали визжащих девушек, а её перекинули поперёк седла, как мешок с мукой, и увезли. Хорошо хоть дорога была недолгой, а то она чуть жизни не лишилась от такого положения тела, когда голова болтается где-то внизу. Сбросив её с коня на землю, всадник выхватил из рук ожидающего их монаха оговоренный мешочек с монетами и был таков. Благочестивые монахи, как видно, привлекли к выполнению задуманного ими плана бездомных разбойников, каких немало водилось в этой местности.
Увидев, что попала в монастырь, который многие годы поддерживала их семья, девушка немного приободрилась, хотя и не понимала, зачем было нужно её красть из дома. Однако слова монаха нисколько её не утешили.
— Ты несёшь наказание за грехи отца твоего, погрязшего в ереси, дочь моя, — строго сказал он, — и будешь заперта в подвале, пока отец твой не придёт сюда и не вымолит прощения за прегрешения свои.
— Нет, — взмолилась Илона, — нет, отче! Не надо в подвал. Я боюсь. Там крысы, и там мертвец. Мне страшно, отче. Пощадите!
Но пощады она не дождалась. Её действительно заперли в страшном огромном подземелье, где и днём было темно, как поздним вечером, холодно и сыро. Она сразу же забилась в угол, где была брошена под стену куча соломы, и только смотрела вокруг широко открытыми перепуганными глазами, боясь издать хоть звук. Находящийся где-то здесь неподалёку мертвец, о котором она несколько раз слышала от дворовых баб в замке, ужасно пугал её, и ей казалось, что он вот-вот придёт сюда, в этот угол, и протянет к ней холодные костлявые руки. Время тянулось медленно, но всё же шло, и наступила ночь. Как она пережила её, Илона не могла сказать. Она вообще к утру плохо понимала, где она, и что с ней происходит. Только чувствовала охвативший её всю холод — как будто тело её превратилось в лёд, который никогда уже не растает.
Когда отряд барона Перени подлетел к монастырю, время шло к полудню. Не замедляя хода и не ведя никаких переговоров, воины барона кинулись на штурм крепости. Не прошло и часа, как цитадель уже была в их руках. Барон велел никого не щадить, и выбегавших навстречу монахов рубили как капусту в огороде. Неустрашимый барон кинулся ко входу в подземелье донжона. Искать ключ было некогда, и один из воинов, огромный детина, просто срубил его ударом боевого топора. Барон устремился в холодный зев подземелья.
— Илона, малышка моя, — закричал он, — где ты? Ты меня слышишь? Откликнись!
Но ответом ему была мрачная давящая тишина.
— Огня! — прокричал он, и один из воинов сунул ему в руки факел.
Мрачное подземелье неохотно уступало свету, показывая то кусок стены, плотно затянутый паутиной, то пустые бочки по углам. Но, наконец, барон увидел то, что искал, — в углу на соломе скорчилась лёгкая фигурка в светлом одеянии. Он кинулся туда, передав факел одному из воинов.
— Илона, девочка моя… — начал он и осёкся.
Его дочь, сжавшаяся на грязной соломе, похоже, его не слышала. Её глаза были открыты, но смотрели в никуда, ничего не видя. Руки её были холодны, как лёд, и вся она напоминала мраморное изваяние.
Барон в отчаянии подхватил дочь на руки и быстро понёс из мрака подземелья к теплу и свету. Но это ничего не изменило. Его дочь, его весёлая и проказливая Илона была как неживая, она не узнавала родного отца, не слышала его слов и ни на что не реагировала.
Барон пришёл в неистовство. За что, за какие грехи пострадала его юная дочь, это невинное нежное создание, за всю свою жизнь не обидевшее и котёнка?!
— Бей их, ребята, бей всех, кто есть в этом гнезде злобы и мрака, — громко прорычал он, — ни один из этих святош не должен остаться в живых. Ни один!
Воины кинулись выполнять приказ, вытаскивая из тесных келий прятавшихся там монахов и быстро отправляя их в мир иной без напутственного слова. А к барону, широко раскинув руки, нёсся сам настоятель, потрясая жирными телесами. Его пухлые щёки побледнели от страха и обвисли жалкими брылями, губы тряслись.
— Что вы делаете, барон? — пролепетал он. — Побойтесь Бога. Ведь это же святое место.
— Святое? — рыкнул барон. — А ты, негодяй, подумал о Боге, когда кинул в своё мрачное подземелье это невинное дитя? Сейчас я здесь вершу правосудие, и ты умрёшь от моей руки.
Осторожно устроив недвижимое тело дочери на тёплой скамье, барон выхватил свой меч и двинулся на трясущегося от ужаса настоятеля. Он шёл медленно, и в его горящих яростью чёрных глазах отступающий к стене монах видел неумолимо надвигающуюся смерть.
— Пощади! — успел прошептать он непослушными губами.
Но разъярённый отец был неумолим. Его грозный меч вонзился в жирный живот монаха и сделал поворот. Настоятель рухнул у стены, к которой прижался в страхе, а барон уже спешил к своей дочери.
Тело Илоны на ярком солнышке потеплело и утратило свою каменную неподвижность. Но глаза по-прежнему смотрели в никуда, и было страшно видеть эти расширившиеся чёрные зрачки, почти поглотившие их прежнюю нежную голубизну. И она молчала.
Ознакомительная версия.
