Репортаж из Китая (Новосибирск, 1956); «Ради этого стоит жить». Очерки. (М., 1958) и «У самого Желтого моря» (М., 1958). В 1946–1953 гг. Кожевников был главным редактором новосибирского журнала «Сибирские огни».
МЫ ЛЕТИМ НА ЮГО-ЗАПАД
От самого Пекина самолет пошел над горами. Бурые в начале пути, они стояли с поднятыми к небу острыми головами. Летчик был вынужден держать машину на высоте двух тысяч метров.
Китай – страна огромная. Даже ночь не может всю ее поглотить сразу. «Темно на востоке, – говорят китайцы, – так светится запад; на юге стемнело – так есть еще север». Создав, как говорили в старину, срединное государство, китайцы расселились на девяти с лишком миллионах квадратных километров. Три четверти этого пространства лежат на тысячу метров выше уровня моря. О Китае никогда нельзя было сказать, что здесь «даже самая земля считает высоту за дерзость».
Тень самолета перепрыгивала с одной острой вершины на другую, падала в ущелья, скользила по долинам и снова подымалась на острые зубцы. Так шли минуты, десятки минут. Одна сотня ли сменялась другой. И когда глаза уже смирялись с этим зубчатым пейзажем, вдруг горы потеряли вершины.
– Смотрите, – крикнул кто-то из русских пассажиров, – вершин-то больше нет, они словно срезаны!
– Не словно, а действительно срезаны, – возразил мой сосед по креслу, советский специалист, который уже не первый раз летел по этому маршруту. – Присмотритесь внимательнее.
Все прильнули к окнам. Под крылом самолета были уже новые горы, но тоже без вершин. На их огромных лысинах виднелись посевы, а по бокам гор, от подножий и доверху, поднимались лестницы, словно через горы переброшены эскалаторы метро. Такие лестницы мне уже доводилось видеть на горах Шаньдунского полуострова. Это – знаменитые террасы. Их создали крестьяне кирками, на бамбуковых коромыслах наносили на них землю и образовали поля для кукурузы, гаоляна, чумизы.
В самолете нас было одиннадцать человек. Вначале мы не отрываясь смотрели на ландшафты, плывшие под крыльями самолета. Но когда путь дальний, наземные картины, как бы они ни были хороши, приедаются, постепенно установился свой, так сказать, самолетный быт. Некоторые подходили к металлической полке, вынимали из нее термос и наливали в фарфоровые бокалы зеленый чай. Другие брали с этажерки, тоже металлической, новые последние номера китайских и советских газет и журналов. Третьи откидывали спинки кресел и погружались в дремоту.
Я раскрыл иллюстрированные журналы и разыскал в них цветные фотографии Юньнани. Туда, на юго-запад, в благословенную и еще ни разу не виданную мною землю лежал наш путь.
Через три часа самолет пошел на первую посадку. Над нами был Тайюань – центр плодородной и густонаселенной провинции Шаньси. Над городом плыли, как облака, сизые клубы дыма. На земле нас встретил морозец, и мы поспешили укрыться в сером кирпичном здании аэровокзала. В буфете продавали тайюаньский уксус, уже много десятилетий славящийся во всем Китае. В гостиной лежало на круглом столе десятка два советских книг.
Остановка была кратковременной. Не успели мы прочитать даже названия книг, как бортмеханик снова пригласил в самолет.
Вначале летели над равниной, а потом опять появились горы. Чередуясь, они привели самолет в Сиань, бывшую могущественную столицу Китая периода Танской династии (город тогда назывался Чаньань). Мне доводилось уже бывать в Сиане. Я смотрел там седые камни, по которым ходил когда-то Ли Бо, «бессмертный пришелец с неба», как его называли современники. Литературовед, профессор Сианнского университета, читал мне его стихи:
С древности глубокой и поныне
Солнце никогда не отдыхало.
Человек без изначальной силы
Разве может вслед идти за солнцем?
Город окружен со всех сторон ровным полам. С самолета казалось, что он стоит на зеленом ковре. Дымились трубы, сияли на солнце крыши зданий. На южной окраине возвышалась четырехугольная шестидесятичетырехметровая башня, с поэтическим названием: Пагода диких гусей. Тысяча триста лет тому назад монах Сюань Чжуан переписывал в ней санскритские книги, привезенные из Индии. Пагода тогда была частью большого буддийского монастыря. Прошло тринадцать веков. Монастырь разрушился, разошлись монахи. Но, как и встарь, стоит, бороздя небо своим острым шпилем, Пагода диких гусей, возвещая миру могущество «изначальной», строительной силы человека.
В Сиане самолет заправили бензином. Поднявшись с аэродрома, он сделал круг над городом, потом второй, набирая высоту. Стрелка высотомера показала три километра. Далеко внизу осталась Пагода диких гусей и сами гуси. Летчик повел самолет прямо на юг. В нос мотора упиралось солнце. Под крылом появились позолоченные острые горные шпили, голые гребни гор. Временами возникали мохнатые с ног до головы кряжи. Это был знаменитый Циньлинский хребет, который делит страну на Северный и Южный Китай. По обеим сторонам хребта лежат земли, совершенно различные по климату, по природе и даже по быту населения.
С давних времен север и юг были связаны друг с другом только тропами. Потом было сооружено Сычуань-Шэньсийское шоссе. Но что мог сделать этот ручеек в общении двух океанов! В Пекине нам сказали, что сейчас через Циньлинский хребет прокладывается железная дорога. На сооружении ее трудятся сто тысяч человек. Сто тысяч! Пробито двести восемьдесят шесть туннелей, воздвигнуто около тысячи мостов. И это на протяжении всего лишь пятисот пятидесяти километров. Возможно, мы летели над этой рождающейся трассой, которая вот-вот вздохнет и наполнит жизнью горы. Но, конечно, с высоты трех тысяч метров увидеть ее было невозможно. Перед нами беспрерывно плыли, как на кинопленке, разбросанные в хаотическом беспорядке суровые отроги хребта. И когда уже казалось, что конца-края им не будет, бортмеханик вышел из кабины и сказал через переводчика:
– Северный склон кончается.
На «кинопленке» мелькнули последние кадры: высокие каменные нагромождения, изрезанные глубокими, острыми ущельями. И сразу же появились пологие увалы. Начался южный склон Циньлина.
Навстречу ползли облака. Головное появилось под мотором, скользнуло по хвосту и пошло дальше. За ним распластались по небу, словно отары белых овец, тысячи других облаков и закрыли землю. Они были белыми и идеально чистыми, как лебяжий пух. Некоторые мохнато вздыбливались, напоминая фонтаны.
Облака пролетели, когда самолет был уже над широкой долиной. Мы с удивлением смотрели на землю: совершенно иной пейзаж, как будто попали на другую планету. Сначала я ничего не мог понять. Казалось, был потоп. Вода с долины схлынула, но во всех ложбинах еще осталась. Ложбин виднелось великое множество. Сверху они казались склеенными осколками разбитого зеркала. Тень самолета отражалась то в одном, то в другом из этих осколков.
Это были заливные рисовые поля, поднимавшиеся один над другим
