Шквал камней обрушился на щиты. Стрелы и дротики превращали их деревянные поверхности в спину дикобраза.
— Вилья, уходи! — орал Кортес.
— Папа, спускайся! — кричал Ромка.
Правитель покачнулся, руки его опустились, затем поникли и плечи, и он мягким кулем упал на руки подбежавшего сына. Глаза его остекленели, на губах пузырилась пена. Из шеи торчал тяжелый арбалетный болт.
Над площадью повисла тишина.
Мирослав видел стрелка. Человек в сером плаще, мелькнувший в башенке, расположенной в дальней части стены, у неприступных скал, сразу вызвал у него некоторый интерес. Поначалу он счел его трусом и дезертиром. Господи, как он ошибся! Саженными шагами воин бросился к лестнице, ведущей в ту часть двора.
Когда Мирослав повернул в проход между деревянными сараями, примеченный им человек торопливо спускался по каменной лестнице. Русич выдернул из притороченных к спине самодельных ножен кривую саблю.
Человек обернулся, заметил Мирослава. Голубые глаза опасно блеснули на бледном лице, пола плаща откинулась, басовито тренькнула тетива. Русич дернул головой. Арбалетный болт с треском расщепил толстые доски.
Человек рывком взвел арбалет, наложил новую стрелу и прицелился. Мирослав с разбегу упал на зад и проехал с десяток локтей по полированным камням. Наконечник выбил облако каменной крошки за его головой. Тетива заскрипела снова. Перекатившись на бок и дернув ногами, русский воин всем телом взвился в воздух. Стрела чуть не срезала подошву его сандалии.
Под прикрытием небольшого каменного козырька он замер, распластавшись спиной по холодной стене. Деваться врагу было некуда, но и спускаться он не торопился.
Наверху послышался какой-то звон, стук спущенной тетивы, вскрик, чирканье чего-то твердого по камню. К ногам Мирослава упало тело индейца в стеганом панцире. По белой материи вокруг болта, по оперение ушедшего в грудь, растеклось яркое алое пятно.
Еще одно пронзенное стрелой тело кулем бухнулось к ногам. Следом упал арбалет. С хрустом разломилось ложе, обнажая хитрый кованый механизм спускового крючка. Доламывая остатки тончайшей работы, арбалет припечатал черный кавалерийский сапог и исчез под размахом серого плаща.
Человек, спрыгнувший с высоты дюжины локтей, поднялся с корточек. Плащ как живой облепил его худое тело. Холодные льдинки глаз кольнули русича.
— Биться сейчас будем или отложим, пока с туземцами не сладим? — хрипло спросил он по-русски.
— Погодим, — ответил Мирослав. — Но после займемся.
— Если доживем, — подмигнул как-то сразу повеселевший стрелок и отступил.
На то место, где он только что стоял, приземлился высоченный мешикский воин с огромной дубиной в руках. Прежде чем он успел утвердиться на могучих ногах, тонкий эсток пронзил его сердце, а кривая сабля смахнула голову, увенчанную перьями.
Мирослав перепрыгнул оседающее тело и принял влево. Его враг-союзник сместился чуть правее. Мешик, одетый только в татуировки, приземлился на том месте, где только что погиб его предшественник. Он был наколот на острие тонкого меча, как перепел на вертел. Копейщик, нацелившийся на русича, был разрублен от плеча до пояса. Меч и сабля никому не давали пощады.
Каменный дождь тяжело барабанил в потрескивающие щиты. Стрелы превращали в спину ежа любую поверхность, в которую мог вгрызться кремневый наконечник. Стены стонали, шлемы и кирасы звенели от бесконечных попаданий. Пушки и аркебузы грохотали непрерывно.
Меченосцы, чье оружие не могло дотянуться до врага, кидали вниз камни, доски и все, что оказалось под рукой. Несколько человек приладили к полупустому бочонку пороха пеньковый запал, подожгли его и сбросили вниз. Взрыв сотряс стены старого дворца, выбросил в небо тучи битого камня и разметал индейцев, дав обороняющимся короткий отдых.
Ромка не замечал ничего вокруг. Он стоял на коленях, поддерживая на весу голову отца. Подрагивающие веки и едва слышный присвист дыхания говорили, что в его сильном теле еще бьется жизнь, но с каждой каплей густой темной крови, вытекающей из огромной раны, ее становилось все меньше.
— Сеньор Вилья! — прокричал ему в ухо один из солдат. — Плотники почти достроили башни. Скоро отправляемся. Кортес послал нас помочь перенести этого человека в одну из них. Дон Рамон?!
— Что? Какие башни? Куда отправляемся? — Слова были знакомы, но их смысл до Ромки почти не доходил.
— Башни вроде осадных. Чтоб вырваться из города. — Солдат махнул рукой в сторону деревянных колоссов, высившихся посреди огромного двора.
От каждого из них тянулась паутина ременной упряжи, в которую были впряжены не менее сотни индейцев.
— Так мы несем или нет?
— Да, да! Несем, конечно! — С каждым сказанным словом Ромкин голос креп и набирал уверенность. — Эй, вы двое, давайте сюда, щитами прикройте. А вы давайте копья и веревку, вон ту, подлиннее.
Не обращая внимания на недоуменные взгляды солдат, он сломал об колено два копья и принялся ловко связывать легкие носилки, про себя благодаря за науку молодцев князя Андрея. Минут через пять почти бездыханное тело было у аппарели, открывающей вход в темное нутро одной из махин. Свет в него проникал сквозь узкие щели, пропиленные на высоте глаз рослого человека. При случае в такую бойницу можно было высунуть копье или ствол аркебузы.
Второй этаж был обит досками на две трети. За борт свисали помятые доспехи, туземные панцири и прочая рухлядь, способная хоть немного уберечь от стрел и камней. Там были места для стрелков и штурмовых команд. Специально для них к бокам были пристроены мостки из сколоченных досок, которые можно было быстро перекинуть на крышу или вставить в окно.
На самых верхних этажах, поднятых чуть выше обычного городского здания, хозяйничали артиллеристы. Они оборудовали для каждого фальконета специальное ложе из мешков с песком и теперь ждали команды нести сюда орудия со стены.
Внизу горячили коней кавалеристы. На долю храбрых кабальерос выпадало самое тяжелое дело. В узких улицах, запруженных врагом, они должны были прорубить проходы для башен, в постромки которых солдаты впрягали союзников-индейцев, посеревших от страха. Ромкиным меченосцам предстояло их прикрывать.
Все приготовления были закончены.
Из прокопченного дворца, курящегося дымом недавних пожаров, показался Кортес, пересек площадь и остановился около Ромки:
— Дон Рамон, вашего отца сопроводили?
— Так точно.
— Вы останетесь с ним?
— Нет, я хочу быть со своими людьми, — сам удивляясь словам, срывающимся с его губ, ответил Ромка.
