«Будь он проклят! Пусть он сдохнет, а его разлагающийся труп склюют вороны и стервятники!» — думал Арнбьерн, когда чувство безысходности овладевало им. Он нанес оскорбление Болли, поставив Торгрима на его место, но поступил так только затем, чтобы иметь возможность пойти с ним в бой и сунуть ему меч под ребра при первом же удобном случае. Так он рассчитывал одним ударом убить двух зайцев: использовать Торгрима для захвата Тары, а потом избавиться от своих обязательств перед ним. Кто же знал, чем все это обернется!
Впрочем, не все были согласны с Арнбьерном в том, какую роль сыграл в этом грязном деле Торгрим. Целых полтора дня Хроллейф, проглотивший просто неимоверное количество жареной свинины, был слишком слаб, чтобы говорить, а когда он немного оправился и обнаружил, что попал в плен к ирландцам, то пришел в такую ярость, что добиться от него вразумительных речей не представлялось возможным. Собственно говоря, во всех бедах он винил именно Арнбьерна.
Ингольф тоже был полон скептицизма.
— Ну и зачем это Торгриму? Что он от этого выигрывает? — поинтересовался он, когда Арнбьерн поделился с ним своими подозрениями.
— Он действует заодно с этой ирландской сучкой, что тут непонятного? — пояснил Арнбьерн.
— С которой из них? С той, что мы привезли из Дуб-Линна, или с той, что отравила нас?
— С обеими! Не знаю. Просто мне совершенно ясно, что все случившееся с нами — его рук дело. Он давно знаком с той, которая отравила нас. И почему получилось так, что сбежать сумел только он сам со своим сыном и этим Старри?
— Может, боги были благосклонны к нему? — предположил Ингольф. — Или он просто оказался умнее нас? Не знаю, но не вижу, какой смысл ему затевать всю эту историю. Если выяснится, что Торгрим дружен с ирландцами и они оказали ему честь, тогда я, быть может, и поверю тебе. Хотя откуда нам знать, может, ирландцы убили его вместе с сыном, а трупы их скормили собакам?
Слова Ингольфа отнюдь не рассеяли подозрения Арнбьерна насчет Торгрима, зато убедили в том, что и сам Ингольф каким-то образом замешан в заговоре и что он, подобно Торгриму, должен умереть при первом же удобном случае. Этими соображениями Арнбьерн поделился с Болли сыном Торвальда, единственным, кому он по-прежнему доверял безоговорочно. А уж Болли постарался довести до сведения остальных пленников его уверенность в том, что Торгрим предал их, что он продал людей Арнбьерна ради личной выгоды.
Викинги, выслушав его, склонялись к тому, чтобы поверить ему. И впрямь, им представлялось куда более вероятным, что их предал один из их числа, чем то, что их одурачила какая-то ирландка. К тому же, если верно последнее, это означало, что они совсем не так умны, как ирландцы, а допустить такую мысль было решительно невозможно.
Несмотря на прозрение Арнбьерна относительно обстоятельств их пленения, пока они оставались запертыми в главном зале, с этим ничего нельзя было поделать. Поэтому Арнбьерн, уединившись с Болли на возвышении, принялся строить планы.
— Мы сбежим из этой тюрьмы, Болли, — заговорщическим шепотом сообщил Арнбьерн своему сподвижнику. — Или обманем этих ирландцев, или…
Закончить свою мысль ему не удалось. В замке маленькой боковой дверцы, через которую им подавали еду и питье, повернулся ключ, хотя не прошло еще и часа с тех пор, как им принесли на завтрак черствый хлеб и жидкое пиво. Значит, дело было в другом. Головы викингов повернулись на звук, а кое- кто даже встал и уставился на дверь. К добру или худу, но это было хоть какое-то развлечение в невыносимой монотонной скуке прошедших дней.
Арнбьерн тоже обернулся к двери вместе со всеми. Она распахнулась и на пороге появились два хорошо вооруженных стражника с копьями наперевес, готовые нанизать на них любого, кто осмелится напасть. Но никто из норманнов не пошевелился, и тогда стражники разошлись в стороны, уступая дорогу Морриган. Она с любопытством окинула взглядом главный зал, словно оценивая состояние находившихся в нем людей, подобно пастуху, заботящемуся о своем стаде. Наконец взгляд ее остановился на возвышении, где стоял Арнбьерн.
— Арнбьерн, — окликнула она его своим чистым и звонким голосом.
И вновь Арнбьерн не мог не отметить, насколько она красива. Длинные темные волосы водопадом ниспадали ей на плечи, а стройное и крепкое тело угадывалось даже сквозь бесформенную ткань темно-оранжевой сорочки-лейны под грубошерстной накидкой.
— Арнбьерн, ты не составишь мне компанию? Мне надо поговорить с тобой.
Уголки губ Арнбьерна приподнялись в самодовольной улыбке. Ему показалось, что Морриган наконец-то уразумела, какую опасность навлекла на Тару, пытаясь обмануть его и заключив благородного ярла с его людьми в стенах крепости. И теперь она пытается выбраться из ловушки, в которую угодила.
— Очень хорошо, — сказал он, пытаясь сделать вид, будто она отрывает его от важных дел.
Спрыгнув с возвышения, он неспешным шагом направился к ней. Выражение лица Морриган оставалось непроницаемым, а вот на лицах стражников явственно читалось раздражение, вызванное его поведением.
«Это же хорошо, — подумал он. — Они должны понять, что я не стану спешить и повиноваться им». Но стоило ему оказаться на расстоянии вытянутой руки от двери, как один из стражников сграбастал его за тунику и буквально швырнул в проем, а другой с грохотом захлопнул тяжелую дубовую дверь и запер ее за ним. Арнбьерн оказался в наружном коридоре главного зала, в окружении четырех стражников, державших копья наготове. А прямо перед ним стояла Морриган. Она была ниже Арнбьерна по меньшей мере на целую голову, но благодаря осанке и уверенному виду вовсе не казалась коротышкой.
— Господин Арнбьерн, позволь мне для начала принести свои извинения за то, что мы сделали, — начала Морриган, и ее слова лишь укрепили уверенность Арнбьерна в том, что он разгадал ее страхи. — Это был действительно недружественный поступок с нашей стороны, но прошу тебя постараться понять и наше положение. На нас готовилось напасть войско норманнов. Мы были не в состоянии противостоять вам. Всем известно, как ваши люди обошлись с другими городами и монастырями в нашей стране.
Арнбьерн кивнул, любезно принимая извинения.
— Разумеется, я все понимаю, — изрек он. — Это ведь Торгрим придумал всю эту затею и заставил тебя принять в ней участие, не правда ли?
— Торгрим?
— Торгрим сын Ульфа. Тот, которого называют Ночным Волком. Я знаю, что это его рук дело, что он стал предателем. Это всем известно. — Арнбьерн заметил, как на лице Морриган появилось понимание, решил, что его выпад достиг цели, и это только укрепило его оценку ситуации.
