И вот теперь в его жизнь вошел другой хозяин: шевалье де Пардальян. Маленькому человечку казалось, что француз всегда имел право повелевать им, и самое лучшее, что он, Чико, может сделать – это повиноваться ему, как он повиновался Хуане. Было и еще кое-что, утверждавшее его в этой мысли: он понял, что после долгих, неистовых попыток уйти из-под этого влияния, он в конце концов подчинился ему, причем подчинился не от слабости и с негодованием, а подчинился с удовольствием. Почему?
Дело в том, что Пардальян сумел внушить карлику убежденность в том, будто благодаря ему, Пардальяну, химерические мечтания маленького человечка о разделенной любви могли стать явью. Вот почему, если Хуана казалась ему мадонной, то Пардальян явился ему как сам Господь Бог. Мысль о сопротивлении ни на секунду не могла прийти ему в голову – ведь приказы, получаемые им, вели его к осуществлению мечты, к победе, которую он до сих пор считал неосуществимой.
И потому, услышав просьбу шевалье подобрать золото Фаусты, Чико немедленно повиновался.
Когда все состояние карлика было собрано, заперто в ящик и на него, как и полагается, был навешен замок, Пардальян сказал:
– А теперь пора! В путь!
Карлик задул свечу, нажал на пружину, которая приводила в движение плиту, загораживающую вход в его закуток, и направился к лестнице; Пардальян последовал за ним.
Как Чико объяснил, он повел француза не той дорогой, по которой пришел сюда сам. В самом деле: Пардальян мог бы, в случае надобности, даже ползком добраться до той решетки, что закрывала туннель, выходящий к реке. Но вот пролезть через дыру, проделанную карликом по своему росту, он уже не смог бы. Отверстие пришлось бы расширять, что потребовало бы многих часов работы и инструментов.
Впрочем, Пардальяна особенно не волновало каким именно путем он выйдет из этого зловещего подземелья, где неумолимая воля Фаусты обрекла его на голодную смерть; Господи, ему так хотелось на волю, под звездное небо!
Темнота не причиняла ему особенных неудобств – его глаза уже привыкли к ней, и он со своей обычной беззаботностью шагал позади маленького человечка по лабиринту многочисленных, до невозможности перепутанных между собой коридоров, старательно запоминая объяснения своего провожатого, ибо карлик предупредительно показывал ему тайные механизмы, помогающие миновать бесконечные препятствия, то и дело преграждавшие им дорогу.
Они находились в широком песчаном коридоре, настолько широком, что можно было идти рядом, не мешая друг другу. Этот коридор выходил в другой коридор, пересекавший его под прямым углом.
Внезапно Пардальян замер от изумления. Ему показалось, что там, впереди, за стеной, возвышавшейся в нескольких метрах от них, мерцают звезды.
– Мы подходим к выходу? – спросил шевалье шепотом.
– Еще нет, сеньор, – ответил карлик так же тихо.
– А мне показалось... Черт возьми! Я не ошибаюсь! Вот... опять... я вижу звезды.
Они подошли к стене, и прямо перед собой Пардальян увидел – но не звезды, как он сначала решил, а довольно много огоньков.
Первым его порывом было выхватить кинжал из ножен; он прошептал:
– Ты был прав, малыш; по-видимому, придется драться.
Карлик не ответил. Он, очевидно, был достаточно осведомлен касательно этих огоньков, ибо, не подавая виду, стал потихоньку подталкивать стоящего слева от него Пардальяна. Целью сего маневра было удалить эти огоньки из поля зрения шевалье, отведя его с того места, откуда они были видны. Но у Пардальяна уже пробудилось любопытство, и никто и ничто на свете не могло бы отвлечь его.
Он подошел совсем близко и с удовлетворением увидел, что никто за ними не гнался и не устраивал им ловушки, как ему на мгновение показалось. Огоньки мерцали по ту сторону стены; очевидно, в ней были отверстия, или же попросту из кладки выпали камни. А поскольку он не видел в этой стене никакого широкого прохода, то и заключил, что ему не угрожает никакая опасность.
Тем временем Чико как ни в чем не бывало хотел продолжить путь, повернув налево.
– Минутку, – прошептал Пардальян. – Может ты и не любопытен, но я – весьма и весьма. Я хочу видеть, что происходит по ту сторону стены.
Свет пробивался через отверстие, находившееся прямо перед ним. Шевалье наклонился и посмотрел. Почти тотчас же он выпрямился и слегка присвистнул как человек, который открыл что-то очень интересное.
– Пойдемте, сеньор, – в отчаянии настаивал Чико. – Пойдемте, а то как бы не было слишком поздно.
Решительным жестом Пардальян велел ему молчать и, снова наклонившись к отверстию, принялся смотреть и слушать с напряженным вниманием. Вздохнув, карлик, видя всю тщетность своих усилий, смирился и, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди, стал ждать, что еще предпримет его спутник.
Что же такого занимательного открылось взору Пардальяна? А вот что.
Как мы помним, Фауста спустилась в подземелье своего дома в сопровождении Центуриона. Она вынула из стены камень и приказала Центуриону посмотреть в образовавшуюся дыру, чтобы доказать ему, каким образом можно, оставаясь невидимым, наблюдать за всем, что происходит в этой странной пещере, где устроен зал собраний.
Фауста не пожелала закрыть отверстие или же просто пренебрегла осторожностью, и случай привел Пардальяна как раз к этому месту, где через маленькие дырочки, искусно проделанные с внутренней стороны, пробивалось сияние тех многочисленных огоньков, что освещали сейчас пещеру.
На скамейках, стоявших в зале, шевалье увидел человек двадцать – все они были ему незнакомы.
На возвышении, в креслах, сидели еще три человека: судя по всему, председатель и заседатели этого ночного тайного собрания; они также были неизвестны Пардальяну.
В тот момент, когда Пардальян наклонился к выемке в стене первый раз, председатель этого собрания, сидевший посередине, поднялся с места и сказал (шевалье, который внимательно вслушивался, хорошо различал его голос):
– Сеньоры, братья и друзья, мне выпала великая честь представить вам нового члена нашего общества. Я, избранный вами главой, смиренно отступаю перед ним и приветствую в его лице единственного предводителя, достойного руководить нами вплоть до обретения нами давно ожидаемого монарха.
Эти слова вызвали среди пораженных собравшихся некоторый шум, а затем – проявление живейшего любопытства: в зале заметили, что это новое лицо, представленное им как единственно возможный предводитель – женщина.
Пардальян сразу же узнал ее – именно в этот момент он слегка присвистнул, что мы и отметили.
Этой женщиной была Фауста.
Медленно, с несколько театральной величавостью, свойственной ей, принцесса поднялась на возвышение и встала лицом к незнакомым ей людям – казалось, она уже властвовала над ними благодаря своему взгляду: черные алмазы ее глаз обладали странной, завораживающей силой.
